Пианистка

Предстоящий отъезд Олега спутал все карты, полностью выбил ее из колеи: получалось, что вместе им оставалось быть всего несколько дней. Потом он улетит, а когда вернется, Карины уже не будет – она поселится у подруги и станет нянчить ее малыша.

Это казалось немыслимым. Но еще более немыслимым было остаться и продолжать обманывать Лелю, которая вот-вот родит…

Олег сидел рядом с Кариной не двигаясь и, кажется, дремал. Она почувствовала, как бесконечно, безмерно соскучилась по нему, по его ласкам, объятиям, поцелуям – они не были вместе целую вечность, с тех пор, как приключилось несчастье с его рукой.

Карина с трудом заставила себя слегка отодвинуться, чтобы не прижаться к нему тесно, всем телом, прямо на глазах у Лели.

…Он, она, Леля. Невозможно разрубить этот узел, сплетенный намертво. Невозможно принять единственно верное решение. Нельзя уйти – и не уйти тоже. Кто подскажет, как быть?..

– Олежка, ты спишь? – тихо и виновато окликнула Леля.

– Сплю, – угрюмо ответил Олег, не открывая глаз.

– Я хотела сказать… ты прости, не сердись. – Она оставила утюг, подошла к дивану, села с другой стороны, нежно потерлась виском о его плечо.

Какое-то время они сидели тихо, все трое: Олег в центре, Карина и Леля по бокам. Потом Олег открыл глаза и резко встал.

– Пойду еще поиграю. – Он быстро вышел из комнаты.

Вскоре из спальни послышалась скрипичная мелодия, тревожная, пронзительная – в ней Карина ясно уловила все то, что мучило ее саму: страх, тоску, отчаяние.

Не в силах больше выносить это, она распрощалась с Лелей и ушла к себе, но и в своей квартире из-за тонкой стенки ее продолжали преследовать неумолимые, полные смятения и горечи, звуки.

…Они не сумели побыть вдвоем до самого отъезда. Четыре дня пронеслись стремительно и молниеносно в суете, бесконечных волнениях и сборах.

Днем Карина работала в капелле, вечерами утешала плачущую Лелю, помогала паковать чемодан для Олега, бегала в магазин за продуктами и разными мелочами. А ночью сидела в кресле, закутавшись в плед, прислушиваясь к каждому шороху на лестничной площадке. Ждала.

Олег не появлялся – Леля от расстройства и переживаний почти совсем перестала спать.

Он смог выбраться к Карине только в ночь перед отлетом.

Она пробовала вязать: считала петли, сбивалась, начинала заново. И вдруг услышала, как тихонько хлопнула дверь соседской квартиры – за последние месяцы слух у нее обострился, стал как у кошки.

Карина бросилась в прихожую, уронив под ноги клубок и спицы, едва не споткнулась об них, лихорадочно крутанула колесико замка.

Сколько раз за последние дни она представляла, как это произойдет: она распахнет дверь, увидит Олега, кинется ему навстречу, спрячет лицо у него на груди.

Но он вошел и стоял посреди узенького коридора ее квартиры, а она застыла напротив, и оба молчали, не двигаясь, точно некая неведомая сила держала их на расстоянии, не давая приблизиться, сделать друг к другу хотя бы шаг.

Наконец Олег глуховато произнес:

– Слушай, в горле пересохло. Дашь глоток чаю?

– Конечно. – Карина направилась в кухню.

Он зашел следом и остановился около стола, покрытого ажурной пластиковой скатертью.

Карина включила недавно купленный электрочайник, достала чашки, сахарницу.

– Садись.

Олег послушно уселся на табурет, вытянул руки, сцепив длинные сильные пальцы.

Несколько минут, пока закипал чайник, оба молчали, с преувеличенным вниманием прислушиваясь к его бульканью и шипению.

С легким щелчком выскочила кнопка. Карина налила в чашку кипяток, опустила туда пакетик с заваркой:

– Пей.

– Спасибо. – Олег сделал один глоток и, отодвинув чашку, уткнулся взглядом в свои руки.

Карина искоса смотрела на него, чувствуя, как ее охватывают тревога и непонятная тоска.

Выглядел он неважно: лицо осунулось, глаза красные, воспаленные, на лбу, над переносицей залегла тонкая морщинка. Но Карину испугал даже не этот явно болезненный вид, а нечто другое.

За то время, что она знала Олега, он бывал всяким: надменным и холодным с малознакомыми людьми, неистовым и неутомимым, когда дело касалось работы. Язвительно-насмешливым в споре, нежным и ласковым в те редкие минуты, когда им удавалось уединиться, откровенно грубым и злым, если на него пытались давить или поступали вопреки его требованиям.

Но никогда прежде Карина не видела его таким потерянным, лишенным обычного спокойствия и самоуверенности. Она привыкла всегда и во всем находить в Олеге опору, приняла его жесткость и категоричность, и сейчас, при взгляде на его утомленное, бескровное лицо со свинцовыми тенями под глазами, ей стало страшно.

– Может, не поедешь? – робко спросила она. – Тебе же плохо. Болит рука?

– Да нет, – рассеянно и все так же глуховато проговорил Олег, – с рукой все в порядке.

– А что тогда?

Он, наконец, поднял на нее глаза.