Пианисты

Из головы не выходили те дни, что он провел дома, когда вернулся с острова. Как он тогда переживал, волновался, что скажет маме и что она ответит, как посмотрит, как примет после всего, что случилось. Поверит ли, что сын ни в чем не виноват? Тысячи раз он мысленно проговаривал правильные слова, репетировал интонации, продумывал жесты, чтобы как-то успокоить мать, развеять черноту, что заволокла небо над их семьей с той ночи, как исчезла Машенька.

Мать встретила его застывшей улыбкой, которая теперь иногда снится.

– Ну здравствуй… – Он обнял свою хрупкую старушку, но будто схватил пустоту.

Как же она изменилась, осунулась. Плечи заострились, сделались у́же. Ее всегдашняя субтильность теперь стала почти бестелесностью. Мама ответила на объятия суховатой вежливостью.

– Ты исхудал, – мама провела прохладной ладонью по его щеке.

– Ты тоже.

Молчание. Вдруг она как будто что-то вспомнила:

– Мы уже позавтракали. Жанна Аркадьевна такие сырники испекла! Не знаю, что бы я без нее делала… Так что раздевайся и проходи. Найдешь там все на кухонном столе.

– Конечно, не беспокойся.

– А мы с Жанной Аркадьевной должны скоро уходить. Я записала ее к профессору-кардиологу. Бедная, она так страдает, так страдает…

Качая головой, мать удалилась в гостиную. В этот момент женщина, которую Андрей едва узнал, вышла из ванной, распаренная, с тюрбаном из полотенца на голове.

– Здравствуйте! Хорошо долетели?

Не дождавшись ответа, она прошаркала в сторону кабинета отца.

Его заранее подготовленный рассказ о сносных условиях заключения, о помощи друзей, о том, как все хорошо закончилось, не понадобился – ни в тот день, ни на следующий. Атмосфера дома была пропитана недугами Жанны Аркадьевны. Повсюду лежали ее лекарства, рецепты, брошюры на темы здорового сердца. Да и сама Жанна Аркадьевна была не из тех людей, что сидят в своей комнатке и стараются не надоедать остальным. Эта женщина заполняла собой все пространство: ее сумки, пакеты, кофты, косметика были везде – в гостиной, на кухне, в ванной, в туалете. Они напоминали о Жанне Аркадьевне всегда, даже когда ее не было дома. В этом смысле Машенька явно унаследовала замашки своей матери.

Голос Жанны Аркадьевны, громкий, властный, чуть низковатый, тоже не оставлял сомнений, кто на этой территории главный. Ее корпулентная фигура маячила всегда, была видна почти из любой точки квартиры: свою комнату она не закрывала. Андрей усматривал и в этом ее стремление все контролировать.

Но самое страшное начиналось тогда, когда Жанна Аркадьевна добиралась до рояля. Надо сказать, при Андрее она не садилась за инструмент. Непреодолимый порыв охватывал эту неистовую женщину, видимо, в его отсутствие. И Андрей заставал ее уже в некотором «разогретом» состоянии. Остановиться и бросить руки она была не в силах, даже понимая, что маэстро Обухов уже пришел и, конечно же, слышит ее игру. Наоборот, она еще больше старалась, как будто что-то доказывая мирозданию. Пьесы всегда выбирала громкие, бурные, сказать по справедливости, непростые. Но ее манера, грязная, небрежная, с каким-то безумным и неуместным нажимом, с пришпориванием педали, сводила к нулю все ее благие намерения, если они и были. Все звучало грубо и пошло, сливалось в дикий гул. Рояль уже позвякивал, покряхтывал, и Андрей сочувствовал всей душой своему верному другу.

Это становилось невыносимо. Но Андрей теперь не мог закричать: «Прекратите немедленно мучить инструмент! Оставьте хотя бы его в покое!» В родном доме для Андрея больше не было места. То, что столько лет служило ему убежищем, было инфицировано Машенькой навсегда.

Прошло чуть больше недели, и Андрей понял, что пора признаться матери: здесь он больше жить не сможет. Он вновь начал готовиться, подыскивать нужные слова, чтобы никого не обидеть, не сделать больно. Тяжесть внутри давила, не отпускала, трудно было подобрать подходящий момент. И вот, наконец, он решился. Они с матерью сидели одни в гостиной. Жанна Аркадьевна хлопотала на кухне. Свет зажигать не спешили, хотя зимние сумерки уже стирали лица.

– Мам, я должен сказать… наверное, мне стоит пожить отдельно. Думаю, что…

– Ты прав, дорогой, так будет лучше. Знаю, тебе нелегко с нами…

В ту же секунду на пороге выросла Жанна Аркадьевна, вытирающая руки клетчатым полотенцем.

– Елена Васильевна, надеюсь вы не забыли, что завтра с утра нам идти к участковому?

– Жанночка, конечно, я помню, дорогая.

И уже в сторону Андрея женщина произнесла:

– У них появились новые зацепки в расследовании, собираются нам сообщить.

Перекинув полотенце через плечо, она промаршировала из комнаты.

В тот же вечер Андрей позвонил в отель, спрятавшийся в переулках за филармонией, – там часто останавливались музыканты, приезжавшие выступать в Москву, – и забронировал номер. В небольшой чемодан побросал самое необходимое. Сейчас не хотелось тратить на сборы много времени. Заказал по телефону такси.