Пианисты

С осторожностью, поглаживая голыми пятками края ступеней, Олег спускался по скрипучей лестнице. Приблизился к своему лоснящемуся, свежепротертому фортепиано, потянулся к клавиатуре. Стоя перед инструментом, машинально поставил правую ногу на педаль, но босая стопа соскользнула. Олег нагнулся и сразу вспомнил про свой студенческий тайник: стоило оттянуть под клавиатурой пружинящую планку, как нижняя рама над педалями легко отделялась – и внутри, справа, оказывалось довольно приличное пространство, где без ущерба для всей механики помещалось что-то нужное и важное. На втором курсе консерватории, когда их шумная компания встречала Новый год, здесь была спрятана огромная нестандартная бутылка шампанского – чтобы никто не выпил ее заранее, до боя курантов.

Олег встал на четвереньки – боль дернула разбитое колено – и увидел деревяшку с приклеенным куском замши. Попытался сместить планку вверх, но она, видимо от старости, потеряла гибкость и как будто приросла. Олег тряхнул кистями, вдохнул побольше воздуха и, с ужасом представляя в этой деревянной коробке трупы крыс и мышей, а может быть, и кого побольше, сильнее надавил на планку-держатель.

Постепенно ему открывалась картина. Потемневшим золотом поблескивали из-под пыли скрещенные чугунные конструкции со струнами. Влево двумя лучами расходились педальные цуги, припорошенные многолетним слоем праха. Справа, в свободном от механизмов углу, стояла круглая бутылка Хеннесси. Пыль на ней напоминала тонкую байку. От стенок пианино к горлышку тянулись старые, местами порванные нити паутины. Но матовость золота, покрывающего пробку, впечатанная намертво в стекло эмблема бренда, нарядная, в обрамлении виноградных ветвей этикетка – все излучало благородство и дружелюбие. Хвала небесам…

Вряд ли он вспомнит сейчас происхождение этой бутылки. Да и какой в этом смысл. Олег тут же, сев в позу андерсеновской Русалочки, нащупал пластиковый язычок, ловко по кругу снял фольгу. Последние силы ушли на борьбу с застрявшей пробкой, но он победил. Жадно вливая в себя янтарную, чуть маслянистую жидкость, он ощущал воодушевление, перемежаемое волнами дикой усталости. Лег на спину и раскинул руки, чувствуя под собой жесткий холодный палас. Ему было хорошо. Свободно. Именно этого недоставало в последние дни. Хочу – пью, хочу – не пью. Он же не какой-то там алкоголик. Еще глоток – и он окончательно придет в себя.

Ощущая каждой клеточкой усыпляющий хмель, Олег все же решил подняться наверх. Рамку пианино, лежавшую тут же рядом, он вернет на место потом, сейчас нет сил. Предстояло одолеть лестницу. Еще глоток – и он со всем справится. Цепляясь за скользкие перила одной рукой, а другой обхватив за горлышко спасительный сосуд, стараясь держаться прямо и не шататься, он поплелся на второй этаж. Осилив две первые высокие ступени, решил передохнуть. Опрокинул в себя еще живительной жидкости. Ему нравился звук, с которым этот райский напиток плескался в стеклянной таре. Ей-богу, в этом плеске было много музыки, переливчатой, радостной.

И тут, под тихий звон неведомых колокольцев, на лестницу ступила остроносая туфля. Навстречу Олегу спускалась Маргарита. В золотистом платье, как во всех видениях последнего времени, на высоченных шпильках, с хитрой искринкой в зеленых глазах, с кошачьей обворожительной улыбкой. Перед Олегом, очень близко, плыли ее тонкие щиколотки, которые всегда будили в нем особый животный трепет.

Он застыл. Надо подвинуться, уступить ей дорогу. Или наоборот – не дать ей пройти, взять в охапку, стиснуть, не позволяя вздохнуть ни ей, ни себе… И не отпускать. Он решительно сделал еще глоток и вместе с согревающей волной от коньяка ощутил, как Марго сгустком горячей энергии прошла сквозь его тело.

Олег не стал оборачиваться. Последние ступени оказались чуть ли не по пояс. На постель он рухнул уже без сил. Бутылка выскользнула из рук. Почти бесшумно, лишь раз всхлипнув, покатилась по коврику от кровати и остановилась у плинтуса. Из-под полуприкрытых век Олег наблюдал, как на пол выливаются остатки живительной влаги.

Жаль, конечно, что все так вышло…

IX

В тот день Андрей пришел домой пораньше. Репетиция с оркестром получилась трудная. Он, как дирижер, явно не мог собрать всех музыкантов в кучу, в результате – сплошной разброд и шатания. И концерт Прокофьева – не самая легкая музыка. Выступать в таком произведении в двух ипостасях – и солиста, и дирижера – казалось задачей неподъемной. Он понимал, что замахнулся на нечто невыполнимое: те, кто хотел за роялем еще и управлять оркестром, обычно выбирали либо Гайдна, либо Моцарта. А тут…