- Прошу прощения, - ответил он, явно удивленный, - но я никогда прежде не был в Ричмонде. Возможно, вас здесь хорошо знают, или вы - жена какого-нибудь известного на Юге человека, но я здесь чужак, и вас не знаю.
- И все же, кажется, вам захотелось объясниться со мной. Почему?
- Не знаю, - начал он нерешительно, глядя на нее своими серыми глазами. Затем слегка покраснел и с чувством произнес: - Да, я понимаю. Вы пришли как раз в тот момент, когда я собрался уходить, потому что не мог вынести вашей печали; звучит нелепо, но она поразила меня в самое сердце.
- Не понимаю, - ответила она дрогнувшим голосом. - Полагаю, у вас на Севере тоже есть подобные музеи.
- Но только здесь я ощутил, что к горю утраты прибавилась горечь поражения. Я понял, что ни один южанин не может прийти сюда, не почувствовав, что все, испытанное ими, было напрасно; меня охватила жалость, поэтому, когда я заговорил с вами, вы были для меня своего рода олицетворением Юга - женщин Юга, прошу прощения.
Она глубоко вздохнула и гордо вскинула голову.
- Не в войне, - быстро добавил он, сопроводив свои слова жестом, которым, казалось, отметал ее гордость, показавшим ей, что он хорошо понял овладевшие ею при его признании чувства. - Я - всей душой северянин, и верю в то, что Север был прав. Я верю в дело, за которое умер мой отец. Просто сейчас я вижу, что если бы он жил на Юге, тот же самый дух привел бы его в армию Конфедератов.
- Но за что вы извиняетесь, если Север, по вашему мнению, был прав?
- За себя, за свое непонимание, за то, что все эти годы просто жил с женой, оставшейся верной Югу в своем сердце, но слишком любящей меня, чтобы поговорить. Мы, на Севере, простили, и думали, что Юг тоже должен забыть. Но сегодня я осознал, как легко прощать победителям, и как тяжело забывать побежденным.
- Вы даже сейчас не понимаете, - сказала она, понизив голос. - Побежденные могут прощать; но побежденные не могут забыть.
В зале было очень тихо; затем, словно отвечая каким-то своим мыслям, она произнесла, почти удивленно:
- И вы, северянин, это почувствовали!
Он покачал головой и слегка улыбнулся.
- Возможно, я прошу слишком многого, - ответил он, - но мне бы хотелось, чтобы вы, женщины Юга, поняли, что северяне - тоже люди.
- Да, да; но чувствовать наши страдания, видеть...
- Теперь я понимаю, что всегда видел это в глазах своей жены, - ни с чем несравнимое чувство людей, побежденных в борьбе за то, что они считали верным; но она никогда не заговаривала об этом.
- В сердце каждой женщины-южанки, - торжественно произнесла она, теперь уже без горечи, - боль нашего проигранного дела. Мы смирились с поражением, Бог видит, с какой болью; но никакая из нас не может забыть кровь, пролитую напрасно, смерть людей, которых мы любили, их унижение, и то, что борьба за великое дело свободы, увы, проиграна!
Никогда, за прошедшие годы, она не разговаривала со своими друзьями так, как разговаривала сейчас с незнакомцем, с северянином. Осознание этого вернуло ее к мысли о том, что он был мужем ее дочери.
- У вашей жены нет родственников на Юге, которые могли бы объяснить вам, что мы, местные женщины, должны чувствовать? - спросила она.
Его лицо стало холодным.
- Я никогда не видел ее родственников-южан.
- Простите любопытство старухи, - продолжала она, пристально глядя на него. - Могу ли я спросить, почему?
- Мать моей жены знать не хотела янки, за которого вышла замуж ее дочь.
- А вы - ее?
- Я никого не хотел принуждать к знакомству; не хотел, чтобы меня знали, - резко ответил он. - Я не делал ничего плохого, и не хотел просить прощения за то, что я - северянин.
Она знала, что в глубине души, уже принимает этого сильного, прекрасного человека, пусть и чуждого всем традициям ее жизни, но не была недовольна его гордостью.
- А вы когда-нибудь задумывались над тем, что должна чувствовать ее мать - потеряв свою дочь?
- Но разве у нее была необходимость отказываться от нее? Браки между Севером и Югом достаточно распространены, и только редкие из них стали причиной разрыва.
Она была совершенно уверена в том, что он не знает, ни с кем разговаривает, ни в чем заключается истинная причина ее разлуки с дочерью. Она испытывала какое-то животное внутреннее ликование, что вот, наконец, настал момент, когда она могла оправдаться; когда она могла рассказать всю ужасную историю, отравлявшую кровь, текущую в ее венах. Она гордо вскинула голову и взглянула ему прямо в глаза.