Пьяный призрак и другие истории (ЛП)

   - Я сразу же понял, - продолжал он, - что означает ее присутствие, и сказал себе: "Я убью его!" Я всегда надеялся, что, вступив в схватку с царской тиранией, я смогу попутно добраться до человека, ставшего ее несчастьем; но я не хотел акцентировать на этом внимание, поскольку не мог допустить, чтобы мои личные чувства вмешивались в служение моей стране. Это служение было священно. И вот случилось то, чего я боялся. Шурочка изменилась; я увидел на ее лице следы страданий, она выглядела так, как не могла выглядеть женщина ее положения. Она была одета как леди. Сначала она меня не узнала. Она заговорила со мной как с незнакомым человеком, умоляя спасти Каконзова. В волнении, она схватила меня за руки, и только тогда - узнала. И... О Господи, что же это за странные существа, женщины! Она воскликнула, что я любил ее когда-то, и что в память о том времени должен помочь ей. Вы только подумайте! Она швырнула мне в лицо мое разбитое сердце, умоляя, чтобы я спас негодяя, которого она любила!

   - Это была Александрина, моя прежняя Шурочка; она цеплялась за меня, словно восстала из могилы, куда должен был свести ее стыд, а я любил ее, тогда и - всегда. Я едва сдерживался. Наконец, когда мне удалось заговорить, я спросил ее, достаточно глупо, был ли он добр к ней, и она сжалась так, словно я ударил ее кнутом. Она воскликнула, что это - не важно, что она любит его, что я должен его спасти, потому что она не может без него жить. Я не мог этого вынести. Я вырвался из ее рук и побежал прочь, скорее безумный, чем в здравом уме; у меня в ушах звенел ее голос, полный муки и отчаяния.

   Его лицо исказилось от испытываемой им страшной боли, и я почувствовал, что не могу на него смотреть. Я закрыл глаза и попытался отвернуться, но случайно уронил книгу. Он очнулся, услышав шум падения. Машинально поднял книгу, и это действие, казалось, помогло ему взять себя в руки.

   - Можете себе представить, - снова начал он, - какой ад творился внутри меня. Я мог бы разорвать его на куски, и все же... И все же, я сказал себе, что выполнить приказ руководства общества и позволить Каконзову умереть, - будет убийством, совершенным из чувства личной мести. Но этот вопрос продолжал мучить меня. Днем я спросил слугу о женщине, разговаривавшей со мной. Он пожал плечами и ответил, что она - всего лишь крестьянка, от которой генерал устал; она не желает покинуть его, хотя он ее бил. Он бил ее!

   У меня на глазах выступили слезы, но глаза доктора Полницкого были сухими. Он сжал сильные руки, словно старался что-то раздавить. Затем встряхнул головой, будто просыпаясь, и сделал слабую попытку улыбнуться.

   - Ба! - воскликнул он, пожимая плечами. - Никогда в жизни я не говорил так, но прошло столько лет с тех пор, как я вообще говорил, и вот - потерял над собой контроль. Прошу прощения.

   Он пересек комнату, сел у камина и принялся набивать трубку.

   - Но, доктор, - горячо сказал я, - несмотря на то, что я не вправе злоупотреблять вашим доверием, - вы не можете на этом остановиться.

   Он посмотрел на меня так, словно не хотел продолжать. Затем лицо его потемнело.

   - Чем должна была закончиться эта история? - спросил он. - Любой конец был плох. Должен ли я был отомстить ценой профессиональной чести? Должен ли был поддаться своим чувствам? Я говорил себе, что со временем она может полюбить меня, если этот человек исчезнет из ее жизни. Доброта способна повлиять на многих женщин. Но мог ли я сделать такой выбор?

   - Нет, - медленно ответил я. - Вы не могли его сделать.

   - В таком случае, мог ли я вернуть его к жизни, чтобы он продолжал избивать бедную женщину, а потом просто выбросить ее на улицу?

   Я не ответил.

   - Мог ли я позволить ему жить, чтобы он уничтожил патриотов, клятву верности которым я принес? Думаете, я смог бы когда-нибудь заснуть, если бы их постигла судьба, которую он им уготовил? Мог ли я убить его в постели, - я, врач, которому он доверял? Мог ли я это сделать?

   - О Господи, - воскликнул я. - Что же вы сделали?

   Он посмотрел на меня взглядом, словно стараясь прочитать мои самые затаенные мысли.

   - Патриотов пощадили, - ответил он. - Это был мой гонорар за спасение жизни генерала Каконзова. А год спустя я был сослан сам, за то, что попросил об этой услуге.

   - А... А что стало с ней? - спросил я.

   - Она, слава Богу, умерла.

   Минуту или две мы молчали. Потом я молча протянул ему руку. У меня не было слов.

В ЗАЛЕ ВИРДЖИНИИ