Пьяный призрак и другие истории (ЛП)

   - Вы забываете, - ответил он, - что я был призван к нему, как врач. Долг врача - спасти жизнь, в то время как долг патриота - отнять ее. Я старался делать все возможное в обоих направлениях. Я ухаживал за ним наилучшим образом, но, как только он поправился бы в надлежащей степени, я своей рукой застрелил бы его, если бы наша организация сочла меня наиболее подходящим для этой цели исполнителем. Или вы считаете, что я должен был воспользоваться его беспомощностью, его доверием, своим врачебным искусством, чтобы лишить его жизни, на сохранение которой должно быть направлено все искусство врача?

   Он ждал от меня ответа, которого у меня не было. Эта ситуация была настолько вне моего опыта, настолько фантастически нереальна, настолько далека от того, что я мог себе представить, что я не мог судить о ней.

   - Видите ли, - продолжал он, наклонившись вперед с сияющими глазами и со все возрастающим волнением, - пациент отдает себя в руки своего врача душой и телом. Предать это доверие, - значит нанести удар в самое сердце священного искусства целительства. Если я, как врач, воспользовался болезнью человека, то я не просто не оправдал оказанное мне доверие, - я пренебрег принципами, на которых зиждется отношение между врачом и пациентом. Разве вы не видите этой огромной проблемы? Что нанести вред Каконзову, значило выйти за пределы человеческих возможностей?

   - Да, - ответил я. - Я понимаю чувства врача, но не знаю, в какой мере чувства патриота могут их перевесить; насколько идея служения своей стране доминирует над всем прочим.

   Доктор Полницкий взглянул на меня так, что я вздрогнул.

   - Это был вопрос, на который я не мог найти ответа, - сказал он, - когда получил от руководства нашей организации приказ не дать Каконзову поправиться.

   Он вскочил со стула и принялся расхаживать по комнате.

   - Как мне надлежало поступить? - говорил он очень быстро; его иностранный акцент усилился, так что мне стало сложнее следить за его словами. - Моя страна истекала кровью. Каждый день на моих глазах совершались самые гнусные злодеяния. Если Каконзов выживет и расскажет, что ему известно, - это означает пытки и смерть людей, единственное преступление которых заключалось в том, что они отказались от собственного благополучия, чтобы спасти своих товарищей от политического рабства. В моей власти было дать Каконзову умереть. Достаточно было проявить небольшую небрежность. Я дал торжественную клятву, исходившую из глубины моего сердца, принести все в жертву делу освобождения моей страны. Никогда прежде я не ставил под сомнение приказы, поступавшие от руководства организации. Я повиновался, следуя слепой вере человека, слишком любящего свое дело, чтобы прислушиваться к собственному мнению. Но теперь... Теперь я обнаружил, что не могу выполнить отданного мне приказа! Я не мог этого сделать. Я боролся с собой день и ночь, и все это время пациент шел на поправку. Он выздоравливал медленно, но - выздоравливал, и я не мог не понимать, что его показания против патриотов, - всего лишь вопрос времени.

   Но однажды, не по моей вине, - а потому, что мои указания не были исполнены, ему стало хуже. Не могу испытать, какое облегчение я испытал, подумав, что этот человек может умереть, и я буду избавлен от ужасной необходимости принимать решение. Я лечил его, но он умер бы не по моей вине. Я отдал распоряжения и ушел, пообещав вернуться через несколько часов. Когда я вышел из гостиной и шел по коридору, кто-то быстро подошел ко мне сзади и положил руку мне на плечо. Я подумал, что это, наверное, сиделка, последовавшая за мной, чтобы о чем-то спросить. Я обернулся, и оказался лицом к лицу с Шурочкой! О Господи! Это было похоже на безумный фарс или дурной сон!

   Невозможно, чтобы доктор Полницкий не понимал, какое влияние оказывает на меня его история; вряд ли можно сомневаться, что его отзывчивая славянская натура была в больше или меньшей степени тронута моим волнением. Однако, он, казалось, не ощущает моего присутствия. Его лицо побледнело от испытываемого страдания, он говорил с яростью того, кто пытается избавиться от нестерпимой боли, изливая ее словами.