Пьяный призрак и другие истории (ЛП)

   - Прошу меня извинить, - сказал он. - Я был глупцом, начав говорить, но, если уж начал, не имеет смысл останавливаться. Не стану рассказывать о своем опыте патриота, - нигилиста, скажете вы. Я был полон рвения; я был молод и горяч; я полагал, что вся сила моих чувств обращена на мою страну. Теперь же я знаю, что всего лишь был поглощен желанием отомстить неизвестному офицеру. Россия, наша святая Русь, говорил я себе, должна стать мне женой и ребенком. Степняк как-то сказал мне, что Россия - единственная страна в мире, в которой человек не должен подчиняться законам. Вы вряд ли сможете понять это у себя в Англии, где вам не приходит в голову бояться, когда вы ложитесь спать, и ни в чем не виноваты, - что утром можете увидеть себя на дороге в пожизненную ссылку, равносильную погребению заживо. Я мог бы рассказать вам о том, о чем не могу подумать без риска сойти с ума; это - каждодневные события в нашей несчастной стране. Героизму, преданности тех, кто стремится освободить Россию, могут поверить лишь немногие, кто знает, что они - истинны. Они выше человеческих чувств, они проистекают от Бога. Многое, о чем мне известно, совершалось женщинами, чистыми и нежными, ангелами во плоти...

   Он прервался и вытер пот со лба.

   - Прошу прощения, - сказал он тоном, которому постарался придать большую естественность. - Я не стану вам об этом рассказывать. Я молчал об этом много лет, и не могу себя заставить заговорить. Вам достаточно знать, что я видел все это и, насколько возможно, в этом участвовал. Со временем я сделал себе имя как врач в Санкт-Петербурге. Мои семейные связи, хотя у меня не было близких родственников, оказались мне полезны и, в конце концов, я получил хорошее место. Мне посчастливилось привлечь к себе внимание, когда я спас жизнь близкого родственника царя. Я рассматривал это как большой шаг, сделанный ради общего дела. Каждый, даже самый маленький шаг, с помощью которого я приобретал влияние и богатство, приближал меня к положению, наиболее пригодному для исполнения великой цели всей моей жизни. Эта цель настолько затмила личные амбиции, что я совершенно отринул их. Патриот не может быть иным в такой стране, как Россия.

   - Когда казнь... - Он замолчал и повернулся с улыбкой ко мне. - Вы бы сказали: убийство... Когда генерал Каконзов был приговорен к смерти нашей секцией, мне не было отведено никакой роли, но я занимал достаточно высокое положение, чтобы знать все о подготовке. Он обладал информацией, распространение которой необходимо было предотвратить. Он прибыл в Петербург, чтобы доложить ее лично. Он был со мной вполне откровенен, сказав, что не может доверять никому, поскольку рассчитывает получить за эту информацию вознаграждение. Мы были подробно проинформированы о его планах и передвижениях. Мы приняли меры предосторожности, заменив одного из его слуг нашим человеком, как только он начал интересоваться двумя патриотами, заподозренными правительством. У него были неопровержимые доказательства их деятельности, и нельзя было допустить, чтобы они стали достоянием гласности. Если его ликвидировать, наш агент с легкостью завладел бы этими доказательствами, а без них наши друзья были бы в безопасности. Заговор провалился по причине одной из тех случайностей, которые заставляют людей поверить в сверхъестественное. В него стреляли, когда он выходил из поезда на вокзале в Санкт-Петербурге, но в тот самый миг, когда наш человек выстрелил, Каконзов споткнулся. Пуля, которая должна была поразить его в сердце, прошла через легкое, и он выжил.

   Та невозмутимая манера, с какой доктор Полницкий рассказывал об этом инциденте, ужаснула меня. Когда человек, с которым вы встречаетесь ежедневно, которого вы полюбили, говорит об убийстве так, словно это самое обычное дело, - это почти то же самое, что считать его причастным к убийству. Я лежал и слушал доктора, восхищаясь им и ужасаясь, несмотря на то, что он знал, - мои симпатии всегда были на стороне нигилистов. Но сочувствовать их делу и приблизиться к ним настолько, чтобы, так сказать, почувствовать запах крови, были совершенно разные вещи.

   - По странной случайности, - продолжал доктор, - к раненому позвали меня, и хотя состояние его внушало опасения, через несколько дней я убедился, что могу спасти ему жизнь.

   - Но, - перебил его я, - не понимаю, почему вы должны были пытаться спасти ему жизнь, если изначально были одним из тех, кто обрек его на смерть?

   Его взгляд пронзил меня насквозь.