Пьяный призрак и другие истории (ЛП)

   "Бездетная", - произнесла она в глубине своего сердца, входя в здание, бывшее когда-то президентским особняком Джефферсона Дэвиса, а сейчас являлось музеем Конфедерации. Почему мысль о разлуке с дочерью промелькнула у нее, когда она пришла почтить память своего давно умершего мужа, миссис Десборо сказать не могла, но охватившая ее печаль была так велика, что она едва ли стала бы задаваться вопросом, воспользовалось ли это горькое воспоминание моментом ее слабости, чтобы напомнить о себе. Она крепко сжала губы и попыталась отодвинуть эту мысль на задний план. Она не думала о дочери, которая была потеряна для нее; не думала здесь и сейчас, поскольку с любовью и чувством ужасной утраты пришла к герою, чью фамилию носила.

   Она направилась в зал Вирджинии, быстро, но любезно, поклонилась музейному сторожу и, распахнув дверь печального для нее места, вошла, подумав, как это хорошо, что она здесь одна. Сильный апрельский дождь, заливавший Ричмонд снаружи, удержал посетителей дома, и здание было почти пустынным. Во время своих ежегодных посещений этого места, паломничеств, которые она совершала сюда, как к святилищу, она редко оказывалась здесь одна; сейчас, вздохнув с облегчением, она почувствовала, как велика была утешающая сила этого одиночества. Для ее чувствительной натуры было трудно стоять перед памятниками ушедшим, и при этом сознавать, что посторонние любопытствующие глаза, пусть даже и сочувствующие, могли читать по ее лицу то, что творилось у нее в душе. Ей всегда казалось, что она не может сохранить должное спокойствие и не соответствует священной для нее памяти; сегодня же она со вздохом облегчения откинула тяжелую вдовью вуаль свободным, гордым движением, присущим всем женщинам ее времени и расы, - женщинам, воспитанным на Юге до войны. Она казалась старухой, хотя ей было всего лишь немного за шестьдесят, ибо боль старит сильнее времени. Снова и снова она чувствовала, как в глазах ее, подобно живому огню, горят слезы; то, что она могла позволить себе дать выход своему горю, казалось почти радостью. Она чувствовала, как при одной мысли об этом у нее по щекам бегут слезы. Жизнь не оставила ей большего благословения, чем возможность беспрепятственно оросить слезами памятники дорогим для нее ушедшим.

   В этот момент из-за одной из витрин вышел мужчина, так близко, что она могла бы коснуться его рукой. Она инстинктивно попыталась достать платок, но сделала неловкое движение и уронила сумочку. Та упала к ногам джентльмена, тотчас же наклонившегося, чтобы поднять ее. Когда он протягивал ее ей, она заставила себя улыбнуться.

   - Благодарю вас, - сказала она. - Я... я была такая неловкая.

   - Вовсе нет, - ответил он. - Эти сумочки так легко уронить.

   Этот тон поразил ее, точно удар. К разочарованию, что она не одна в этом торжественном месте, добавился горький факт, что незваный помощник был не с Юга. Порыв горечи, крови и огня старых времен захлестнул ее, словно волна. Зал, как обычно, перенес ее в прошлое, спустя почти два десятка лет она впервые позволила своим чувствам вырваться наружу.

   - Вы - северянин! - воскликнула она почти с ненавистью.

   Слова были вполне обычными, но в тоне, - и она это чувствовала, - прорвалась столько лет сдерживаемая горечь. Она ощутила, как краснеют ее щеки, еще до того, как осознала смысл произнесенного. Незнакомец, однако, остался спокойным. Он улыбнулся, затем снова посерьезнел.

   - Да. Разве северянин не может посетить музей? Полагаю, сюда приходят все, кто приезжает в Ричмонд.

   Она была ужасно раздражена; ее щеки пылали так, словно она была девочкой. Показаться невежливой было унизительно, но предстать таковой перед северянином, - это было просто невыносимо.

   - Прошу прощения, - она заставила себя произнести эти слова. - Войти в эту дверь, значит, - сделать шаг в прошлое; я позволила себе говорить, как могла бы, когда...

   - Когда янки в доме президента Дэвиса потребовали бы объяснения, - закончил за нее незнакомец фразу, которую она не знала, как завершить.

   Даже пребывая в растерянности, она оценила вежливость, позволившую ей избавиться от смущения и замешательства неоконченного замечания, и придавшую ответу необходимую логическую завершенность. Очевидно, он был светским человеком. Ее инстинкт, не позволявший ей оказаться ступенькой ниже его в вопросах вежливости, заставил ее снова заговорить.

   - Я допустила грубость, - сухо произнесла она. - Я прихожу сюда в этот день каждый год, и позволила себе забыться.

   - В таком случае, я, наверное, кажусь вам вдвойне назойливым, - серьезно ответил он.