Пьяный Силен. О богах, козлах и трещинах в реальности

Царь Мидас слышал все эти предания о Золотом веке, который был до него. Может быть, он видел какие-нибудь руины древних цивилизаций – реликты микенцев и хеттов, что встречаются в сельской местности и под новейшими постройками и дразнят новых царей. Поэтому предания о царе Мидасе – это предания об одержимом человеке. Он знает, что бывает с человечеством. Он знает, что прежде было что-то великое. Он хочет знать, каково это – быть великим. А потом Силен говорит ему, что наилучшее для человека – вообще не рождаться, второе же по достоинству (раз уж он, к несчастью, родился) – поскорей умереть.

X. Ницше – блестящий одиночка, сделавший из своего одиночества добродетель, силу и оружие, – грезит о Силене за рукоблудием

Размышляя об этих материях под стенами Меца, пока прусское войско обстреливало город из пушек, и переживая своего рода терзания разума, Ницше осознал, что с царем Мидасом, Дионисом и Силеном связано нечто глубокое. Он воспринял это все так серьезно, что оставил классическую филологию. Бросил свои ученые занятия. Ушел из мира – более или менее. Он выбрал ужасное, выбрал вариант Силена. Он встретил безжалостную мысль с открытым забралом и решил, что все действительно так и есть.

Думал ли он, что это решение примет вслед за ним вся Германия, что каждый член новой германской нации примет силенову истину и войдет в новую эру ужасающей молодости? Пожалуй, что думал, – недолго, в период, когда восхищался музыкой Вагнера как новым звуком лесов, новой козломузыкой. В пылу энтузиазма Ницше принял идею, что наилучшее для человека – именно это, думал Ницше, – вообще не рождаться. Если вобрать в себя эту мысль до предела, постигнешь истину всего. Ницше думал, что если вобрать в себя эту мысль, то – таков был странный и по видимости парадоксальный, но на самом деле не столь и парадоксальный скачок его мысли, – обретаешь могущество. Никакого вранья. Это потрясающая черта в Ницше. Никакого вранья, мать его. Взгляните на ужасный факт жизни насколько возможно прямо, сказал Ницше. Наилучшее для человека – вообще не рождаться. Впитайте в себя эту мысль. Подойдите к самому краю бездны. Познайте опустошение, которое несет эта мысль, – опустошение полное, совершенное и неизбежное.

Если сможете это сделать, думал Ницше, если сможете это сделать по-настоящему, – вас наполнит тайная власть. Если вы сможете встать в центре глубочайшего опустошения и сказать «да», то вы познали древнюю мужественность. Ницше имел в виду конкретно именно это. Мужественность. Власть. Он называл это властью не просто так. Встретиться с тем, что наилучшее для человека, то есть с тем, что наилучшее для человека – вообще не рождаться, а если родился, то поскорей умереть, – значит встретиться с самой безжалостной мыслью на свете и обрести мужественность.

Вот что – по меньшей мере – Ницше пытался до нас донести и в чем пытался увериться сам. Но у нас могут быть и собственные сомнения на сей счет – другие люди тоже сомневались в том, что пытался донести Ницше, среди них были его друзья и сторонники и даже человек, перед которым Ницше одно время искренне и глубоко преклонялся, – разумеется, это был Рихард Вагнер.

Если есть один такой человек, думал Ницше, который песней взывает к древним силам Диониса, этим человеком обязан быть Рихард Вагнер. Если есть один такой человек, чья музыка – сама по себе «громы», ревущие сквозь толщу всякой херни, им является и обязан быть (возопил Ницше в фанатском угаре) Рихард Вагнер. И затем великий герой, силенов глас по имени Рихард Вагнер взглянул на фигуру Ницше, который весь скорчился и выплевывает свои безумные и порой блестящие творения в одной из своих лачужек, своих маленьких убежищ, запрятанных где-то в Альпах или где он там был, – и Вагнер провозгласил, что этот писатель, этот пророк по имени Ницше был, по своей глубочайшей внутренней сути, попросту онанистом.

Ницше это расстроило. Спустя пару лет после того, как Вагнер назвал его онанистом, он, Ницше, написал целую книжку и назвал эту книжку, условно, «Я ненавижу Рихарда Вагнера». Но это совсем другая история.

Однако же в текстах Ницше – и это-то, кажется, и заметил Вагнер – и впрямь не очень-то много человеческого взаимодействия. Там не очень-то много физического контакта между людьми. Такая деятельность, как секс, – если иметь в виду половой акт, где требуются минимум двое, – в текстах Фридриха Ницше едва ли даже упоминается, разве что в завуалированном либо более или менее презрительном ключе. Интересно, что Ницше думал насчет сатиров, нимф и прочих участников дионисовой свиты – что они вообще творят там друг с другом в чащобе. Об этом аспекте Ницше, по всей видимости, размышлять не хотел.