Пьяный Силен. О богах, козлах и трещинах в реальности

Может, на Яна Рубенса снизошел некий вид исторической милости. Последующие события в жизни его сына задним числом дополняют историю самого Яна Рубенса и меняют его. Он ничего не делает. Когда это все происходит, он уже в могиле. Ян Рубенс скончался в 1587‑м. Это конец истории для него. Но не конец истории в принципе. Питер Пауль Рубенс родился в 1577‑м, и на момент смерти отца ему было десять. Какие бы смутные надежды ни лелеял Ян Рубенс, он умер, ничего не зная. Возможно, умер сломленным человеком. От прежних симпатий к анабаптизму он не отказался. Он бежал из Антверпена под громы религиозных войн. Весь светясь жизнью и ее возможностями (стоит полагать), он ввязался в безумную интрижку с этой женщиной, Анной Саксонской. А потом был уничтожен. Был испытан на самом пределе. Умрешь ли ты за все это? Умрешь ли за Анну Саксонскую и тот образ жизни с его возможностями, что хранил в сердце? И он сразу же спасовал. «Я отрекаюсь, – сказал он. – Я пас. Я хочу жить. Хочу вернуться к той жизни, которой жил раньше». Он сломался. Ян Рубенс сломался и от всего отказался. После этого, когда он был освобожден из тюрьмы и стал жить с семьей в Зигене, где было относительно безопасно и где он мог скрыться от исторических неурядиц, которых с него было довольно, стоит полагать, он стал полностью и окончательно сломленным человеком.

И затем, вопреки всему, что он реально наделал и чему угодно из того, что он реально заслужил, на Яна Рубенса нежданно-негаданно начали изливаться явления милости. Полагаю, что первое такое событие было личным. Оно касалось личных отношений – того, как индивиды могут вдруг подняться и стать больше. Мария Рубенс – именно такой человек, и без разницы, как часто мы ее в чем-то подозреваем или даже в ней сомневаемся. Обладала ли она дьявольской способностью просчитывать игру жизни на десять ходов вперед, планировала ли как-либо свой поступок в качестве акта милости? Тогда, конечно, это уже не милость. Тогда мы можем все у нее отнять – берем ее милость назад, а ее называем самым злокозненным из всех демонов. Значит, она виновна, она использовала мужний стыд как орудие собственного возвышения. Значит, она – чудовище, более расчетливую женщину трудно себе и представить.

Или, может, она просто слабая. Она хотела вернуть мужчину и была готова пресмыкаться перед начальствами и властями, простить весь эгоизм и мелочность своего мужа, потому что у нее недостало силы просто уйти. Может, она была просто женщиной в ловушке исторических обстоятельств. Она была загнанной в ловушку женщиной без права голоса, и у нее был единственный путь вперед – униженно пытаться восстановить ту семейную жизнь, которая у нее была, прежде чем все окончательно развалилось. Что еще она могла сделать – женщина в XVI веке? Тогда ее письмо – это еще одно печальное свидетельство, что значило быть женщиной в эпоху, когда быть женщиной значило быть в тюрьме и в клетке.

Но мы не можем отнять этого у Марии Рубенс, не можем отнять этого письма целиком. Та часть, которая в момент милости хочет выразить ей недоверие, задавлена самим фактом случившегося. Она все-таки написала это письмо и, что важнее, последовала написанному. Написанное в письме значило для Марии Рубенс жизнь, полную боли и самопожертвования. И так все и было. Она написала это письмо и уползла обратно в нору жениного страдания. В 1587 году ее муж Ян Рубенс скончался – забытый человек, впавший на тот момент в немилость из-за своей абсолютно катастрофической интрижки с Анной Саксонской – в немилость (не-милость), приведшую к его долгому заключению и отречению от всего, за что он когда-либо поручался. Так что это письмо – акт высшего самопожертвования.

Но это письмо – еще и огромный вызов. Она это сделала. Бросила вызов истории. Она оспорила приказ Вильгельма Молчаливого казнить Яна Рубенса. Бросила вызов эгоизму мужа. В письме Марии Рубенс есть упрямо-безмерная сила, которая даже по прошествии веков все еще вызывает трогательное чувство. В этом письме она жива, а ее супруг, малодушный Ян Рубенс, для нас теперь мертвее мертвого. Она, Мария Рубенс, – самое что ни на есть орудие милости, а он, Ян Рубенс, – попросту недостойный ее объект.

И за этим последовал еще и второй акт милости, которую история ниспослала задним числом. Сын Яна Рубенса, Питер Пауль Рубенс, начал рисовать. И в рисовании Питер Пауль что-то нашел. В Питере Пауле Рубенсе было великое. К примеру, он нарисовал ту картину с Силеном. И дальше – как если бы сами пары´ масляных красок и реагентов с этой картины унеслись в истории вспять и сотворили некую милость. Это нечто переносится на отца, возвышает и очищает его. Внезапно, и уже посмертно, отец оказывается причастен к этому величию – хотя он вообще ничего не сделал, ничего не изменилось, и обстоятельства его жизни, его немилости и того, что он трусливо оставил все, за что однажды боролся, не изменились. Все осталось прежним. Но изменился Ян Рубенс. Свершился акт исторической милости.