Пьяный Силен. О богах, козлах и трещинах в реальности

Старый царь Мидас как будто догадывается, что ответ будет издевкой над самим вопросом. Целясь между крайностями и задавая столь осторожно сформулированный вопрос, царь Мидас показывает, что в курсе: задать этот вопрос – уже проблема. Он стремится быть крайне осторожным, даже будучи великим и могущественным царем. Он стремится задать этот вопрос так осторожно, чтобы это не сказалось плохо на нем самом. Но еще он стремится получить что-то, что сможет использовать. Он стремится к знанию, которое даст ему больше власти. И все-таки он стремится узнать, что наилучшее для человека, и это обнажает его сомнения пред лицом земных благ. Этих земных благ он перепробовал множество. Он познал многое из того, что должно, вроде как, сделать человека счастливым. Он трахался, убивал, плел интриги, планировал, воевал, строил заговоры. Он приобрел великие богатства. Но этого недостаточно. Вот что толкает его все дальше вперед. Всего всегда недостаточно. Он хочет знать почему. Он ищет Силена, потому что хочет чего-то еще. Но чего? Он осмотрителен даже в своих желаниях.

Вопреки самому себе, он осознаёт, что, возможно, задает неверный вопрос. Он дошел до последней черты – до конечной точки своего образа жизни. Он бы пошел куда-то еще, но идти куда-то еще он страшится. Все эти сомнения и тревоги заключены уже в самом вопросе, как бы начертаны поверх него. Он уже не уверен, как заполучить желаемое, – поскольку не уверен, чего именно ему хочется. Он будто бы уже давно догадывается, что ничего такого вообще нет – нет ничего наилучшего и самого желанного для человека – и что люди живут, умирают и всегда будут жить и умирать в ситуации, когда никакого ответа на этот вопрос нет.

Когда Силен сообщает царю истину, та, должно быть, лишь подтверждает его давние страхи и подозрения. Потому что ответ заключается в том, что нельзя пожелать ничего такого, из-за чего все стало бы нормально. Ничего такого нельзя пожелать, и вообще из твоего существования не может выйти ничего такого хорошего, что объяснило бы все страдания. Ничего подобного не существует. На вестнике этого знания, как его понимает Рубенс, лежит немалое бремя. Глядя с точки зрения Рубенса, можно представить, что Силен сообщает о наилучшем для человека мягким голосом. Пока Силен говорит, в его глазах нет-нет да и мелькнет огонек злобы. Может, это отблеск хмельного гнева. В конце концов, царь Мидас вынудил его раскрыть рот. Какие бы поиски ни вел царь Мидас, он готов вредить и обманывать, чтобы заполучить желаемое. Царь Мидас надул Силена, пленил Силена и теперь наконец-то получит некие сведения, которые предположительно принесут ему непосредственную выгоду – даже если в самом дальнем уголке сердца царь и догадывается, что его вопрос обернется глубоким разочарованием.

Силен понимает царя Мидаса и сочувствует ему, но с некой толикой презрения. Он изрекает свою истину мягко, но внутри него тлеет гнев – тлеет презрение к каждому или каждой, кто не способен дойти до этой истины самостоятельно, неспособен увидеть, как эта истина вопиет из той действительности, с которой они сталкиваются. Однако, договорив, Силен испытывает лишь грусть. Некая толика грусти – вот и все, что может остаться в итоге. Дело сделано. Истина прозвучала. Полубог может вернуться к дионисовой компании, где цикл неистовства и краха повторяется снова, и снова, и снова.

Этот Силен на картине Рубенса – не тот ли самый Силен, что провел время с царем Мидасом и тащится назад к дионисовой компании? Может, именно потому сатиры и обхаживают его больше обычного. Они щиплют его и подначивают, потому что какой-то там царь только что взял его в плен и затем вернул. Они рады, что он опять с ними, но не могут отказать себе в удовольствии его подразнить.

«Ах, Силен, – причитают они, – как это ты позволил старому царю себя схватить?»

Ответ им, конечно, известен. Царь поймал Силена, подменив воду в источнике на вино. Царь Мидас поймал Силена тем самым, чем удерживает его Дионис. Хмельной туман – вот что пленяет Силена, что покоряет его. Силен перед ним беспомощен. Иными словами, он беспомощен перед истиной, которая есть его бремя. Силенова истина – что наилучшее для человека вообще не рождаться, второе же по достоинству – поскорей умереть, – в обыденном сознании Силена эта истина надежно и заботливо охраняется усердными возлияниями. Силенова истина – это такая мысль, которую нужно всегда удерживать плавающей в чане спиртного и доставать исключительно во времена кризисов, когда с ней нужно столкнуться в качестве реальности. В конце концов, Силен бессмертен. Он из тех, кто не ведает смерти. И все же он проживает земную жизнь, похожую в остальном на жизнь смертных, разве что бесконечную. Порой Силен предпочел бы умереть. Он берется за чарку. Гонит эту мысль прочь.