Пять абсолютных незнакомцев

Хмурясь, я раскрываю конверт. Внутри оказывается толстая стопка конвертов поменьше, прикрытых листком плотной мягкой бумаги кремового цвета. Так красиво разложены. Под ребрами у меня растет холодный, твердый ком ужаса. Этого конверта с моим именем просто не может быть на свете. Однако он существует.

Онемевшими пальцами я переворачиваю его, высыпая содержимое в багажник. Раздается шелест бумаги, и вместе с маленькими конвертами наружу сыплется ворох предметов, которые, видимо, были на дне. Карта Пенсильвании. Кошелек Харпер. Аккумулятор… Он, наверно, принадлежит Брекену. Однако мой взгляд прикован к знакомому черному прямоугольнику с разбитым экраном. Мой телефон.

Тут все вещи, которые у нас украли.

У меня сжимается горло. Я касаюсь разбитого экрана и вижу под телефоном конверт. Мира Хейс. Отодвинув все остальное в стороны, я сосредоточиваюсь на конвертах. Все они не открыты. На всех стоит мое имя. Однако адрес в Сан-Диего мне не знаком. У меня холодеет лицо, в ушах звенит. Я пробегаю пальцами по собственному имени. Проверяю даты, отпечатанные красным на марках. Четвертое февраля. Восьмое апреля. Двенадцатое июня. Тридцатое августа. Пятнадцатое ноября.

На одном из конвертов мое имя написано без фамилии: оно аккуратно отпечатано на передней стороне. Конверт выглядит свежее остальных. Новее. Меня охватывает тошнотворная уверенность: я не хочу знать, что в этих письмах. Я замечаю единственный несмятый лист свежей белой бумаги. Тот самый, что лежал сверху, когда я раскрыла конверт.

Сглотнув, я переворачиваю его. Прочтя первую строку, я понимаю, что правильно боялась.

Я должна быть в ужасе.

Мира,

я чувствую твой запах в этой машине.

Слышу твои вздохи.

Чувствую, как твое дыхание колышет воздух.

Все пять чувств полны тобой, и все же ты меня не видишь.

Но это ненадолго.

Ты больше не позвонишь родителям, Мира. Ты не приедешь в Питтсбург. Не попадешь домой. Ты останешься здесь, глубоко в горах. Я найду место – одинокое, потаенное место, – где никто нас не найдет.

Может, тогда ты меня увидишь.

Может, тогда ты поймешь, что принадлежишь мне.

Двадцать семь

Письмо выскальзывает у меня из рук и мягко приземляется на разбросанные на дне багажника конверты. Я хочу отшагнуть назад, однако ноги меня не держат. Я слышу голоса Харпер и Брекена впереди, у капота. Подходит Кайла, хрустя снегом. Я заваливаюсь вперед и хватаюсь за стену машины обеими руками. Я не могу дышать.

Не могу.

Но надо.

Я проталкиваю воздух сквозь плотно сжатое горло, не обращая внимания на гулко колотящееся сердце. На стук зубов. Думай. Мне нужно думать. Мой взгляд падает на кошелек. На телефон. На конверты.

В строке с адресом на всех них значится Трибьюн-стрит. Мой мозг отчаянно рыщет в закоулках памяти, пытаясь понять, где я его встречала. Что он значит для меня? Я там бывала? Я знаю Трибьюн-стрит… Это же… там же галерея «Сиспан». У меня там была выставка, и я приносила картины по этому адресу. Это была моя первая серия в сером. Ни капли цвета: ни жженой сиены, ни красного кадмия. Только черный, как сажа, и титановый белый. И все оттенки посредине.

Когда случилась эта выставка? Год назад? Может, когда я вернулась домой после смерти Фиби. Я прижимаю ладонь ко лбу. Мысли бешено вращаются. Наверно, февраль. Начало февраля. Я пролистываю письма, проверяя красные чернильные даты, пока не нахожу нужную. Четвертое февраля.

Я рву конверт и разворачиваю письмо. Быстро пробегаю глазами. Этот человек был на выставке. О боже. За мной наблюдали. Мы говорили. Я напрягаю память, стараясь вспомнить, но… ничего. Выставка случилась год назад. Передо мной проносятся лишь безымянные лица и собственные фальшивые улыбки. Я тогда думала лишь о том, как одиноко дома маме. Но я была не дома. Я была в галерее «Сиспан». И этот человек увидел меня. И написал письмо про судьбу.

Кто это был?

Моргнув, я вспоминаю темные глаза Брекена в зеркале заднего вида. И еще: он стоит, раскрасневшись и тяжело дыша, у дерева в кемпинге. Он тоже говорил про судьбу. И про нас с ним вместе. «Мы с тобой отличная команда, Мира. Судьба на нашей стороне».

Я чувствую во рту привкус желчи и сглатываю. Отхожу на пару шагов от машины.

– Эй.

Я подпрыгиваю от неожиданности, но это всего лишь Кайла. Я стою, прижимая одну руку к горлу, а другой сжимая письмо. Не помню, как снова его взяла. Кайла смотрит на письмо. Да и как не смотреть, когда оно так трясется у меня в пальцах.

– Какого черта… – говорит она, и я вижу, как на ее лице проступает изумление. Она осматривает груду писем. – Это еще что за хрень? А это твой телефон?

По моим щекам бегут непрошеные горячие слезы. Голос звучит как из-под земли: