Пять дней отдыха. Соловьи

И все-таки собирался Замятин в дорогу весело, с удовольствием упаковывал чемодан, толкался в магазинах, покупал дорожные мелочи, хотя ехать в поезде было всего сутки. Он думал, что снова сумеет увидеть мать, если завернет к ней на обратном пути. Он огорчил ее перед отъездом, не захотел говорить о Можаеве, а не следовало бы этого делать. Ведь она давно вместе с Клавдием Ивановичем и, наверное, не раз тосковала, что сын не принимает его. А главное — ему начинало казаться, что где-то в пути, в незнакомых местах его ждет нечто необычное, удивительное. Он прочно уверовал в это и приехал на место со странным чувством ожидания.

В гостинице Замятин с трудом получил небольшой номер, где стояли деревянная кровать, громоздкий шкаф и письменный стол. Номер был тесный, неудобный, но понравился Замятину. Атомная электростанция строилась за городом, и туда надо было ехать на автобусе более часа. Дорога уходила за реку, мимо молодых соснячков. И это Замятину нравилось. Он с удовольствием вставал рано утром, потом ехал в автобусе, глядя в окно. На черной земле еще местами желтел талый наст, поблескивая слюдяной коркой на восходном солнце; покачивали ветвями красностволые сосны.

Он торчал на станции допоздна, а вечерами бродил по улицам незнакомого города. Больше всего ему полюбилось место неподалеку от гостиницы у чугунной оградки, за которой был спуск к реке. Здесь по вечерам было спокойно, виднелся другой берег, где тоже был город, построенный, видимо, недавно, а за ним начиналась степь. В лунном свечении она была похожа на утихомирившееся море, и в дымном синем тумане нелегко было различить черту, отделяющую ее от неба.

На седьмой день своей жизни на новом месте Замятин стоял возле мокрой чугунной ограды, подняв воротник пальто, чтоб заслониться от студеного ветра, пахнущего талыми снегами, курил и в бездумном спокойствии смотрел на степь, на расплывчатые огни за рекой. В синих сумерках лопался лед, и звук, похожий на тупой подземный взрыв, долго висел в воздухе, медленно тая в приглушенном городском гуле.

— Помогите! Эй, слышите! — вырвалось откуда-то снизу. Замятин не сразу понял, что этот сердитый оклик обращен к нему. — Глухой вы, что ли?

Замятин перегнулся через ограду и на склоне увидел девушку. Она стояла, неестественно подавшись вперед, словно пыталась за что-то уцепиться, и держала в вытянутой руке сумку. Ноги ее увязли в снежном крошеве.

— Помогите же! — с капризной требовательностью опять выкрикнула она.

Замятин перелез через ограду и, стараясь ступать на твердое, приблизился к девушке.

— Осторожно, здесь яма, — предупредила она.

В зыбком свете белело испуганное лицо. Замятин вспомнил, что видел эту девушку утром в гостиничном буфете, где завтракал перед тем как ехать на атомную станцию. Буфет только открыли, и посетителей в нем было мало. Она вошла решительно, держась рукой за черный ремень сумки, переброшенный через угловатое плечо. Был на ней английский костюмчик «джерси» из серой шерсти, светлые волосы коротко острижены. Она спросила молока и ватрушку, не присаживаясь к столу, быстро позавтракала у буфетной стойки и так же решительно, как и вошла, покинула буфет…

Замятин подал руку. Девушка ухватилась, он потянул, и она вскрикнула.

— Кажется, сломала ногу, — плаксиво, растерянно сказала она.

— Как вы сюда попали? — удивился Замятин.

— Так… О, черт!

— Беритесь! — приказал Замятин.

Девушка ухватила его за шею, прижав влажный воротник к щеке. Замятин поднял ее на руки и почувствовал слабую боль в животе. «Не надо бы этого делать, — досадливо подумал он. — Врач строго наказал — не поднимать ничего тяжелого». Он донес девушку до ограды, опустил за перилами и сказал:

— Теперь вставайте.

Она уцепилась за чугунные перила и встала, поджав ногу. Замятин перелез к ней.

— Сможете идти? — спросил он.

— Я сейчас попробовала. Если наступать на носок, то не так больно… Вы доведете? Мне в гостиницу.

— Знаю, — буркнул он.

Она не удивилась, молча подхватила его под руку. До гостиницы было два квартала. На тротуаре лед еще не везде стаял. Наверное, тут плохо убирали зимой снег, и потому образовалась плотная твердая корка. В лужах поблескивали белые шары фонарей. Замятин вел девушку не спеша, выбирая асфальтовые островки, где было посуше.

— Вот несчастье, — скорее обращаясь к себе самой, нежели к Замятину, заговорила она. — Хотела быстрее. Там была тропка… Что же теперь делать?

— В гостинице, кажется, есть медпункт…

— Ах, да не в этом дело! — оборвала она его. — Черт с ней, с ногой… — но тут же вскрикнула и остановилась. — Ужасная боль. Давайте передохнем.

Здесь было совсем светло, потому что рядом стоял фонарь и еще падал свет из широких витрин магазина. Девушка не убрала руки, и Замятин чувствовал в своей ладони ее прохладные пальцы. Лицо ее вовсе не было бледно, как показалось ему за оградой на склоне. А может быть, девушка оправилась от испуга и сейчас, придя в себя, раскраснелась от нелегкой ходьбы.