Пять дорог

– Когда четырехликая вступает в заповедные земли своего суженого, ее прошлая жизнь исчезает для нее, – женщина говорила с трудом, слезы мешались в ней с какой-то совсем иной болью. Будто каждая секунда здесь давалась ей с кровью. Непонятная, но ощутимая как нечто вполне материальное чуждость уже поселилась в ее венах, выглядывала из глаз и пугала до дрожи. Словно говоришь с бездной, с поднявшейся и застывшей штормовой волной. Вот-вот сорвет последнюю преграду – и обрушится, уничтожая все на своем пути. – Остается только этот мужчина – и его жизнь, его мир. Он подарит ей счастье, которое только возможно. Она будет царицей в его землях, равной ему по силе. Но все остальное, что было до него, исчезнет. Из памяти, из сердца, из жизни.

Женщина подняла на шокированных супругов темные, больные глаза.

– Я боюсь, что уже через пару дней и не вспомню, что у меня есть дочь.

Эту историю Эйлиан рассказали родители – отец и мачеха, когда ей было лет двенадцать. И тогда она поклялась, что никогда с ней не произойдет того же. В ней всего половина этой проклятой крови, а еще она сильная, умная и с железной волей! Она не позволит так с собой поступить! Никогда не забудет своих родных! Никто и ничто не сломает ее мир. И любое предназначение, любые суженые с их заповедными землями могут убираться к гоблинам!

И вот…

«Дорогие мама, папа и Люси!

Я говорила, что приеду. Что дома попытаюсь разобраться, справиться с этой напастью… Но, похоже, судьба все решила за меня. Я слышу зов. И вижу во снах и видениях, которые начали настигать меня даже днем, мужчину. Всё, как вы мне говорили. Похоже, это хозяин заповедного леса. Вокруг него всегда деревья и странные животные. Он ждет меня, и каждый день вдали от него оборачивается такой болью, которую не передать ни одним лекарским термином. Мама, мне так страшно…

Но им меня не сломить! Мама, папа, Люси, я обещаю, я так просто не сдамся. Это не моя судьба. Я обязательно что-нибудь придумаю. Я это преодолею, я справлюсь. Я не позволю им так со мной поступить! Я никогда вас не забуду.

Люблю вас больше жизни,

Ваша Эйли».

Златко вынырнул из воспоминания и с ужасом посмотрел на четырехликую. Полное молчание сковало дом и лес. И в этой ужасающей тишине стало так жутко, словно оказался рядом с пропастью и почувствовал толчок в спину.

«Она не помнила, – понял Златко. – Она их забыла!» Четырехликая действительно не помнила, отчего ей так важна эта шкатулка. Не помнила своей прошлой жизни, семьи, друзей, всего, что было так важно и дорого… Так же, как ее настоящая мать, она забыла всё, когда вступила в земли своего суженого. Но ее душа, упрямство и сила воли до последнего цеплялись за эту шкатулку, как за то единственное, что осталось из прошлой жизни и не давало полностью отдаться этому, новому, миру. «О боги… сколько же десятилетий прошло?!.»

В этой полной тишине неожиданно разбилась одна из стоящих у самовара чашек. Одна… вторая… потом разлетелись на мелкие осколки баночки с вареньем, затем что-то еще…

И четырехликая закричала.

И казалось, весь мир кричит вместе с ней. Ветер будто обезумел. С черного от туч неба срывались молнии и били, били в землю, в лес, в воду. Рваный дождь обжигал ледяными плетями. С ужасным скрипом гнулись до земли вековые деревья. И каждый листок, каждая травинка, каждая, даже самая малая, зверушка рыдали и мучились вместе со своей хозяйкой. Кричали и не могли выкричать из себя эту боль.

Гуэнхал ворвался в дом, когда, казалось, тот уже не выдержит. Проломился сквозь все защиты и схватил Эйлиан в объятия.

Она кричала, захлебывалась этим криком и слезами.

– Как я могла… Гуэнхал, как я могла?!.

И он прижимал ее к груди и скорбел вместе с ней, всей своей силой, всем своим сердцем, всем своим существом желая облегчить эту боль, забрать ее себе, сделать что угодно, лишь бы любимая так не мучилась. А Эйлиан цеплялась за него, как за единственную опору, обнимала его и прижималась к нему, не в силах больше бороться ни с любовью, ни с горем.

И лес плакал вместе с ними.

Покидал заповедные земли Златко со смешанным чувством сожаления и радости. Умом он понимал, что сделал все правильно, все верно, но сердце сжималось от горечи и сочувствия.

– Что вы теперь будете делать? – не выдержал он.

Хозяин Синебора не хотел отвечать, но через силу вымолвил: