Пять фараонов двадцатого века

Выход в Англии книги «О происхождении видов» в 1859 году произвёл настоящую сенсацию. Будто тёмная завеса упала с великой тайны. Всё сотворено естественным отбором — какое облегчение! Больше не надо было обременять себя чувством благодарности к Сотворившему тебя. Его не было, его нет, он плод фантазии неразвитых умов. Мы сотворены бездушной природой и имеем право оставаться такими же бездушными, как она!

Битвы между старой картиной мироздания и новой закипели на книжных и журнальных страницах, в университетских аудиториях, в учёных собраниях, даже в судебных залах. Они продолжаются и в наши дни. Правда, в веке двадцатом начали раздаваться голоса, призывавшие к «мирным переговорам», указывавшие на возможности совмещения двух враждебных взглядов. В философии Анри Бергсон выступил с трудом «Творческая эволюция», Бердяев с книгой «Оправдание творчества». В художественной литературе Торнтон Уайлдер в романе «День восьмой» подводил читателя к мысли, что Господь продолжает творить, Кафка в «Процессе» рисовал неуничтожимость, неотменяемость морального суда. Член ордена иезуитов, антрополог и теолог Пьер Тейяр де Шарден своей книгой «Феномен человека» протягивает оливковую ветвь между спорщиками. В афористике мелькнуло очаровательное восклицание русско-еврейской актрисы Фаины Раневской: «Господи, благодарю тебя за Происхождение видов».

Но, конечно, голоса миротворцев не могли заглушить боевые клики тех, кто звал к непримиримой борьбе. «Коммунистический манифест» был написан в те же годы, что и «Происхождение видов», и начал завоёвывать умы и души так же бесповоротно. Если Дарвин представил людям картину далёкого прошлого Земли, Маркс описывал бескрайние простроры будущего. И делал это, опираясь на культ двух новых святынь: науки и свободы.

В современном мире многие отвергают политическую направленность марксизма, но мало кто покушается на его экономические постулаты. Между тем, в своём исследовании экономики Маркс отбросил ровно половину материала, лежавшего уже в его время перед глазами исследователей. Хозяйственная жизнь человечества состоит из двух сфер: производства и потребления. Каждый житель земли выступает в двух ипостасях: как производитель и как потребитель. Маркс же вглядывается только в процессы потребления и распределения продукта. Производство его просто не интересует. Нигде он не задаётся вопросом, почему одни народы богатеют, достигают процветания, а другие — беднеют, какие силы и процессы способствуют повышению эффективности производства, какие — препятствуют.

Примечательно, что марксизм становился особенно популярным в первую очередь среди людей занятых умственным трудом, то есть не производящих ничего полезного собственными руками. Им отрадно было принимать простое объяснение обидного чужого богатства: грабёж! Все чудеса цивилизации, все храмы, акведуки, дворцы, музеи, соборы с органами, сады и парки появились на свет в результате погони за наживой, которая составляет смысл жизни бездельника-эксплуататора-буржуя. Единственный способ положить конец тысячелетнему грабежу: отменить вообще институт частной собственности. Только если всё будет принадлежать всем, грабёж станет бессмысленным.

Марксист упрямо закрывает глаза на то, что понятие «собственность» содержит два элемента: не только «владею», но и «управляю». Если собственник не умеет или отказывается управлять, распоражаться, улучшать, богатство растает, утечёт из его рук. Участок земли перестанет плодоносить, скот захиреет, мельница развалится, корабль утонет. Но такие возражения в «Коммунистическом манифесте» объявлены «попытками притупить классовую борьбу пролетариата и примирить противоречия». Идейные оппоненты марксизма объявлены прислужниками господствующего класса эксплуататоров, которым оставлено только одно: «содрогаться перед надвигающейся коммунистической революцией».

Нужно ли удивляться тому, что такое учение и такие лозунги смогли в 20-м веке покорить половину земного шара? Ведь здесь человеку открывалась возможность утоления всех трёх главных страстей. Ниспровержение богатых и знатных сулило упоительную реализацию жажды самоутверждения. Вооружённый бунт мирового пролетариата — небывалые возможности сплочения. Горячая благодарность грядущих поколений за отвоёванное для них светлое будущее — это ли не бессмертие, да ещё в надёжной, научно обоснованной упаковке?

Сама ожесточённость гражданских войн нашего времени заставляет вспомнить религиозные войны. Так не сражаются за территории или за собственность, так сражаются только за бессмертие. Марксисты, конечно, вписывали эти побоища в теорию классовой борьбы — мол, класс эксплуататоров упорно сопротивляется исторической неизбежности, пытается отстоять свои привилегии. Но численность эксплуататоров в любом народе в десять, двадцать, тридцать раз меньше числа «угнетённых». Как это жалкое меньшинство могло так упорно сопротивляться армиям «красных» и даже нередко выходить победителем?