Пять картин

Девушка резко села, схватила блузку, прижала к груди (точно слепая могла оценить красоту её персей). Астя механически продолжала согревать руки. Выжидала: клиент имеет право отказаться или потребовать другого массажиста. В сущности, это резонно: зачем оказывать услугу, если она неприятна?

– Хотя… не страшно… так даже лучше. – Ирина вернула себе горизонтальное положение. – Хм… лишена зрения… это что значит? Абсолютно слепая?

– Можно и так сказать, – согласилась Астя.

Обиды она не почувствовала. Мелькнула лёгкая досада (как облачко), и только лишь. На себя ли досада? На беспардонность Ирины Вязиной?

Постоянные клиенты любили Астю. Тому имелось множество причин…

Каждая живая личность чем-то наполнена. Правило работает от улитки и до небесного селезня. У психически здорового человека такое "наполнение" состоит в основном из зрительных образов.

Чем наполнена наша память? Немного формул/схем/правил из университетского курса. Прочитанные книги (полузабытые), инструкции по работе (полуненужные), телевизионные передачи (беспечные в своей пустоте), заботы/хлопоты по хозяйству, тревоги о здоровье, знакомые/родственники/дети – но это опять же визуальные образы.

Мы воспринимаем Мир глазами.

Астя ощущала его по-другому.

Вопрос: сколько звуков издаёт закипающий чайник?

Зрячий человек ответит – два: "ещё не закипел" и "уже кипит".

Слепая могла рассказать, как холодный сосуд начинает потрескивать, как в его чреве зарождается нота, тонкий бархатный звук восходит по гамме, томится, нервничает, чтобы замереть на четверть минуты в высшей точке (китайцы зовут её "белая вода") и превратиться в бульканье – грубое, простецкое. Кипит.

Что такое тишина, для зрячего? Отсутствие речи, выключенный телевизор… молчание…

Ерунда! А шум воды в трубах? Этажом выше открыли кран.

За стеною ругаются люди. Семейная пара выясняет отношения.

В соседней комнате заработал компьютер. Сонливый гул вентилятора.

…звуки – тонкие струны – связывают воедино пространство…

Стучит сердце. Стука не слышно – метафора, – но ощутимо, как кровь двигается по жилам. Зрячий человек может услышать ток крови только, если поднесёт к уху морскую раковину. Звук крови – звук моря.

Наконец, самый нежный тон – падение листочка на мёрзлую землю. Его можно услышать лишь в Абсолютной Тишине.

Китайцы тысячу лет ищут ответ на вопрос, что такое "хлопок одной ладони"? Астя знала прекрасно – снежинка. Когда она опускается на подоконник.

Кончики пальцев ощущали предметы. Через руки проходила огромная часть информации. Астя умела чувствовать – за это её ценили постоянные клиенты. Она отличала десятую долю градуса, чувствовала эластичность кожи (здоровую-нездоровую), толщину жирового слоя. Знала пульс… пульс она никогда не считала, цифра вспыхивала в голове, как данность.

– Всё хорошо? – спросила Астя.

Она только что разогрела бёдра клиентки, прошла от ягодиц к икрам. Вернулась к пояснице.

– О, да! – Ирина Вязина тихо млела, плавилась, как масло на сковороде. – У тебя пальцы волшебницы. Знаешь, я…

"Знаю…" – мысленно ответила Астя.

"Не нужно человека перебивать! – так учила мама. – Дай ему высказаться, и он будет тебе бесконечно благодарен".

Правило простое, но никогда не подводившее. Астя массировала и слушала. Слушала и массировала. Массаж невольно совмещался с сеансом психоанализа.

Излить душу, ведь это тоже терапия. Притом самая эффективная.

Слепая массажистка оказывалась лучшим собеседником. Даже лучше попутчика в поезде дальнего следования. Мы раскрываем душу соседу по купе только по одной причине – мы никогда его больше не увидим. Отстучат колёса, пшикнут тормоза и… разбежимся. И можно не опасаться последствий. Астю… с Астей всё хуже и… много лучше. Мы её увидим, а она нас – нет.

Значит, не сможет опознать.

Значит, не сумеет уличить.

Значит, можно пройти на улице мимо, сделав вид, что не знакомы.

Это плохо, доктор Борменталь? Это великолепно, Филип Филиппович!

Можно быть искренним. Можно сбросить напряжение притворства. Можно побыть самим собой.

Слепая массажистка… что может быть восхитительнее?

Особенно для мужчины.

…и для женщины.

– У вас уплотнение в левом бедре, – сказала Астя. – Следует показаться хирургу.

– Это шрам, – успокоила Ирина. – Я порезалась в детстве. Подвернула ногу и упала на бутылочное стекло.

– Шрам рядом, – ответила массажистка. – Уплотнение в глубоком эпителии. Оно небольшое, скорее всего, вы ушиблись или… Всё же лучше показаться специалисту.

– Я боюсь.

Анна Адамовна готовила ужин. Готовила неспешно, размеренно. "В темпе престарелого паровоза Никифора" – так она говорила. Астя сидела за уголком кухонного стола, читала.

…Сказать откровенно, Анна Адамовна предпочитала такие тихие семейные вечера. Здесь всё успокаивало нервы: нет оснований для неожиданностей; всё на своих местах, обитатели дома живы и, слава Богу, здоровы. На плите варится суп (или булькает в сотейнике рагу), в чайнике заварен крепчайший чай (иного Анна Адамовна не воспринимала), рядом – любимая дочь.

– Чего вы боитесь, Вишенки?