– Катись ко всем чертям, Реджина, ты прекрасно знаешь, что говорила мне все эти вещи! – крикнула Эмма, припечатывая Реджину взглядом. Она не собиралась больше играть в эти игры. – Не строй из себя оскорбленную невинность, это совсем не про тебя, и я не знаю, в чем смысл этого вранья. Мы обе знаем, что твои слова – полная херня.
Глаза Реджины вспыхнули, и будь это возможно, она бы подошла еще ближе.
– Я пыталась сказать, дорогая, что горжусь своей манерой изъясняться, но твоя конспектированная версия превращает меня в какого-то косноязычного подростка, впервые оказавшегося в койке, – её глаза неожиданно загорелись, видимо, от твердого намерения всеми силами доказать, что Эмма очень, очень ошибается. Голос стал глубже, когда она продолжила. – Я говорила, что хочу покрыть царапинами каждый миллиметр твоего тела, оставляя жалящие болью глубокие следы на коже, которые будут еще долго напоминать тебе, что отныне ты принадлежишь не только себе, но и тому, кто знает, как доставить тебе удовольствие.
Ее пальцы легли Эмме на живот, и та заметно задрожала от неожиданного и сильного ощущения дежавю.
– Я говорила, что хочу исследовать твое тело кончиком своего языка, – продолжила Реджина голосом мягким, как шелк, и невероятно сексуальным, наклоняясь и шепча Эмме на ухо остальные грязные секреты и оставляя ногтями следы на ее животе. – Что помечу каждую часть твоего тела, а ты будешь дрожать и молить от невыносимого желания. Я хотела, чтобы ты испытала удовольствие, которого раньше не чувствовала никогда, Эмма, потому что для меня твое тело – как девственно чистый холст, и я собираюсь сделать тебя своим лучшим творением. Я хотела заставить тебя сиять.
Она прижалась губами к виску Эммы, от ее слов, горячих и весомых, туманилось сознание, а Реджина, уверенно схватив ее за ремень, резко придвинула к себе, чтобы театрально завершить речь:
– Потому что я пообещала, что ты кончишь столько раз, что станешь воплощенным желанием, что будешь лежать на полу, распластанная, как холст, сияющая, измотанная и совершенно прекрасная.
У Эммы перехватило дыхание, на мгновение она потеряла способность рационально мыслить. Поэтому единственное, что она смогла выдавить из себя в этот миг – сдавленный, отчаянный стон: «Боже…» – было именно тем, чего и добивалась Реджина.
– Да, – промурлыкала Реджина, наконец немного отстраняясь, чтобы увидеть выражение лица Эммы. – Тогда ты тоже так сказала.
Внезапный поворот в их беседе заставил обеих восстанавливать сбившееся дыхание, и внезапно Эмма увидела в глазах Реджины нечто, совершенно отличное от ярости или обиды. В них была нечто похожее на честность и уязвимость, нечто, до чертиков испугавшее Эмму. Но ей было некогда все обдумать, потому что Реджина вдруг сменила тон и слегка язвительно закончила свою речь.
– Даже не смей сравнивать то, что я сказала тебе, с какой-нибудь дешевой репликой из любительского порнофильма. Я нечасто говорю людям подобное и предпочитаю, чтобы эти слова не сводили к полной грязи. Это попросту оскорбительно.
На какой-то миг Эмма действительно поверила, что ее краткий пересказ этой великолепной речи, произнесенной пять лет назад, действительно оскорбил Реджину. Даже причинил ей боль. Это чувство было неожиданным и чертовски тревожным.
– И тебе интересно… – заговорила Эмма. Голос у нее слегка срывался, поэтому она прочистила горло и сглотнула, желая унять возбуждение. Казалось, что все ее тело пылает от слов Реджины, и в какой-то степени ей было ненавистно, что эта женщина все еще имеет над ней такую власть. – И ты еще спрашиваешь, почему я все поняла превратно. И дело не только… Боже, дело не только в твоих словах, Реджина. А в том… как ты касалась меня, как…
– Я знаю, – выдохнула Реджина, и впервые это звучало как извинение. Она все еще не отпускала Эмму, держа ее за пряжку ремня, они стояли вплотную, чувствуя дыхание друг друга и изучающее глядя в глаза, пытаясь найти в них ответ на вопрос, который ни одна из них не осмеливалась произнести вслух.
Эмма чувствовала, как комок подступает к горлу, и попытки сглотнуть его лишь усиливали боль.
– Тогда почему?.. – попыталась сказать она, отчаянно желая наконец облечь свои чувства в слова, однако это удавалось ей с трудом. Она подавилась вопросом, эмоции, бурлившие внутри, полностью завладели ей, поэтому Эмма заставила себя отвернуться от Реджины, чтобы укрыться от нее. Но Реджина потянулась к ней, и Эмма почувствовала, как слезы подбираются к глазам, когда Реджина вынудила ее снова повернуться к ней: посмотреть на нее, со всем разобраться.
– Эмма, подожди…
Но на этом все – больше она ничего не сказала. Реджина продолжала смотреть на нее с таким выражением лица, которое ей никогда не удавалось разгадать, пока слеза наконец не скатилась по щеке Эммы. Тогда Реджина поцеловала ее.
И тогда внутри как будто что-то вдруг сломалось.
Эмму душили слезы, когда она резко оттолкнула Реджину от себя.