Пять лет (СИ)

Эмма кивнула в ответ на ее слова, но промолчала. Она так и сидела молча на деревянном полу, неспешно потягивала виски и глядя на пламя. Реджина не знала, что и думать; она не имела ни малейшего представления о том, что чувствовала Эмма, и понимала только, что та сильно сомневается, может ли снова ей довериться.

Наконец Эмма заговорила:

– Почему тебе не нравится Рождество? – она взглянула на Реджину, и было что-то такое в ее взгляде, что Реджине не удалось разгадать.

Реджина, не ожидавшая такого вопроса, нахмурилась.

– Что?

– Ты слышала.

– А я и не говорю, что не слышала, дорогая; я просто не понимаю, с чего вдруг такой вопрос, – ответила Реджина, озадаченная внезапной сменой темы. Эмма молчала и выжидающее смотрела на нее, и тогда Реджина наконец осознала, в чем дело. Это было своего рода испытание.

Эмма проверяла, доверяет ли ей Реджина настолько, чтобы поделиться чем-то столь личным. Она хотела знать, что именно Реджина к ней чувствует: сексуальное влечение, обыкновенное желание добиться ее или, может быть, что-то более глубокое и важное.

Реджина сделала еще глоток и шумно выдохнула. По правде говоря, она никогда не думала, что кто-то заметит ее отношение к Рождеству, что кого-то это заинтересует.

– Дело не в… не в самом Рождестве. Мы его не отмечали там, откуда я родом. Вместо этого мы праздновали Зимнее Солнцестояние.

Эмма молчала, ожидая, продолжения.

– Не то, чтобы я не люблю Рождество, дело в том, что оно напоминает мне о событиях… очень болезненных, – тихо призналась Реджина, нервно постукивая ногтями по стакану. – Мать имела обыкновение осыпать меня подарками – по крайней мере, ей хотелось, чтобы я так думала. Я видела их, как они лежали в ряд и будто бы ждали, когда их откроют, а когда приходило время, я вдруг вела себя «плохо», и в качестве наказания подарки у меня забирали. Так было каждый год. Прошло довольно много времени, прежде чем я поняла, что это был еще один способ сломить меня, подчинить себе и напомнить, что это она владеет мной, и что я ничего не «заслужу», пока она не позволит. Я ненавидела ее за это, потому что даже осознав, что она делает, я не перестала надеяться, что, возможно, именно в следующем году она наконец позволит мне получить подарки, что, в конце концов, сочтет меня достойной вознаграждения.

- Так, ты не любишь Рождество, потому что оно.. напоминает о том, как твоя мать поступала с тобой? – мягко и осторожно поинтересовалась Эмма. Реджина тихо рассмеялась.

- Нет. Нет, совсем не поэтому.

Эмма нахмурилась, и Реджина пояснила:

– Моя мать всегда так себя вела, я могу связать каждый день своей жизни с эмоциональным насилием, которое она учиняла, так что нет, дело совсем не в этом, – она замолчала и сделала еще один глоток алкоголя, прежде чем продолжить. – Как-то раз после предполагаемого обмена подарками я сбежала в конюшни и заплакала, уставшая быть легкой мишенью в играх моей матери, жадной до власти и контроля. И… и там меня нашел он.

– О, – прервала ее Эмма, наконец осознав, с чем именно Рождество ассоциируется у Реджины, – Дэниел. Тогда… тогда ты встретила Дэниела.

Реджина кивнула, чувствуя, как горло сжалось от нахлынувших воспоминаний. Она опустила взгляд на стакан в руках и грустно улыбнулась.

– Это было мое счастливое воспоминание, – мягко выдохнула она. – Но… даже счастливые воспоминания начинают причинять боль, когда ты знаешь, чем все закончилось. Каждый год я вспоминаю о том, как начиналась наша история, а это, в свою очередь… напоминает о том, чем она в конечном итоге закончилась. Она случилась давно, но иногда все равно кажется, что я не могу думать ни о чем другом. Боль со временем не утихла.

– Мне жаль, – прошептала Эмма и придвинулась, чтобы мягко положить руку на колено Реджины. Они еще немного помолчали, и Реджина позволила Эмме утешить себя успокаивающими поглаживаниями коленки, а затем очередным большим глотком опустошила стакан, чтобы поставить его на столик справа от себя.

– Ты все еще любишь его, – заметила Эмма после долгого молчания. Реджина кивнула.

– Так же сильно, как и в первый день нашей встречи, – призналась она еле слышно. – Мне кажется, в конце концов, если действительно любишь кого-то, чувства к нему никогда не проходят и не блекнут. Можно полюбить снова, но прежние чувства от этого не изменятся, просто… найдут другое место в сердце.

– Да, – еле слышно согласилась Эмма и печально улыбнулась, убрав руку с колена Реджины и повернувшись к огню. – Я начинаю понимать это.

Сердце Реджины сжалось от понимания, на что именно намекала Эмма. Это и воодушевляло, и пугало её: часть ее существа жаждала привлечь Эмму к себе, запустить руки в ее волосы, поцеловать и отдаться эмоциям, которые, как она теперь знала, долгое время росли в ней, если уже не выросли, когда все начало разваливаться на части. Она никогда не анализировала собственные чувства, никогда не пыталась назвать их из страха сделать их незыблемыми и, несмотря на все это, Реджина, испытывая эти чувства уже очень давно, по-прежнему боялась думать о них.