Пять лет (СИ)

– Ты, наверное, замерзла, – выдохнула она, выпуская в ночной воздух отчетливо видимый пар, и закутала в плед их обеих, садясь к Эмме вплотную и согревая ее теплом своего тела.

– Да, – согласилась Эмма надломленным голосом, позволяя Реджине уютно устроиться рядом. Реджина наблюдала как Эмма, на мгновение прикрыла глаза, пытаясь побороть нахлынувшие эмоции, а потом открыла их, вздохнула, мягко опустила голову на Реджинино плечо и закончила, – да, замерзла.

Реджина обвила руками талию Эммы, чувствуя, как та нервно сглатывает.

– Мне так жаль, – выдохнула Реджина, нежно касаясь губами Эмминой макушки. – Все, что я тогда тебе сказала, было… ужасно и очень далеко от правды. Я не очень-то умею бояться, я всегда замещаю страх гневом – он имеет смысл, и его я могу контролировать, а потом… я намеренно отталкиваю людей, чтобы больше не иметь дела с тем, что меня в них пугало. Это ужасный защитный механизм, но я, в общем-то, никогда о нем не жалела; мне казалось, он работал.

Переведя дух, Реджина на короткий миг поддалась эмоциям и призналась:

– Но сейчас жалею. Жалела последние пять лет. Несмотря на попытки убедить себя в том, что ты повела себя, как эгоистка, или играла мной, я все же… желала никогда не произносить тех слов. Они стоили мне по меньшей мере друга.

– А по большей? – тихо спросила Эмма так, как будто боялась услышать ответ. Но ей было нечего бояться, поскольку Реджина часто задавалась вопросом, как бы все сложилось, выбери она тогда Эмму.

– А по большей… они стоили мне того, что могло бы стать моим счастливым концом, и я презираю себя за это больше всего.

Реджина слышала, что Эмма затаила дыхание, но долго не произносила ни слова. Ёжась под пледом и дрожа от холода, Эмма спросила:

– Ты поэтому так себя ведешь? Ты сожалеешь, что тогда оттолкнула меня, и теперь, когда я снова рядом, хочешь узнать, не пустышка ли все это? – В её словах звучало обвинение, а не любопытство, и Реджина закусила щеку от чувства вины.

– Я и так знаю, что не пустышка, Эмма. Я, конечно, далеко не подарок, но точно не идиотка, – Поджав губы, она взглянула на очертания луны, мягко обнимая Эмму за талию. Реджина тихо вздохнула прежде, чем продолжить. – Но целовать тебя было эгоистично с моей стороны; мои желания могут не совпадать с твоими, и мне следовало подумать об этом до поцелуя. Долгое время мои чувства к тебе были погребены под слоем злобы и обиды, и теперь, когда эти чувства медленно испаряются, я не знаю… если говорить начистоту, я не знаю, что со всем этим делать. Я знаю только, что, как ни странно, очень нуждаюсь в тебе. И это… это чувство очень сильное, оно причиняет боль, и я не уверена, откуда оно взялось и как долго живет во мне.

Эмма никак не отреагировала на слова Реджины, но и не отстранилась от нее. Реджина же, выдохнув, закончила извиняющимся голосом:

– Я знаю, что после всего, что было между нами, – после эмоциональной пытки, через которую ты прошла из-за меня, – для тебя мой поступок, наверное, как пощечина, и я прошу прощения за это, – отведя взгляд и понимая, что даже эти слова прозвучали эгоистично, Реджина мягко произнесла, – просто я подумала… подумала, что ты должна знать о моих чувствах.

Эмма долго молчала, но Реджина видела, как она тяжело сглотнула, слегка пошевелилась и неловко откашлялась. Наконец, после длительного молчания, Эмма произнесла только:

– Я… чертовски замерзла.

Реджина выдохнула, даже не заметив, что задерживала дыхание, и, хотя ответ Эммы ее разочаровал, просто кивнула в знак согласия.

– Тогда пойдем, дорогая, нужно отвести тебя в дом.

Вернувшись в дом, Эмма включила электрический камин и села рядом с ним, а Реджина налила им выпить и, передав один стакан Эмме, села в кресло рядом с ней. Реджина понимала, что ей нужно пространство, и не хотела давить.

Какое-то время они просто пили в молчании, и Реджина наблюдала, как свет играет на лице Эммы, неожиданно для себя восхищаясь тем, как хороша Эмма в мягком свете ламп. Это было странно: она чувствовала к Эмме только злобу и не давала самой себе увидеть, что находится прямо у нее под носом. Возможно, поэтому теперь она испытывала вину и сожаление и очень не хотела думать, что тогда сделала плохой выбор.

Но зато как плохо ей было теперь!

– Ты помнишь, – произнесла Эмма после долгого молчания, завернувшись в плед и отрешенно глядя на танцующие языки пламени. – Прошло целых пять лет, а ты помнишь каждое сказанное мне слово.

– Да.

Эмма сглотнула.

– Почему?

Реджина недолго помолчала, делая еще один глоток виски. Когда жидкость обожгла горло и разлилась по телу успокаивающим теплом, придавая ей немного уверенности, она произнесла:

– А как ты думаешь?

Но Эмме этого было мало:

– Скажи мне.

Реджина негромко вздохнула и погрузилась поглубже в кресло.

– Потому что это значило для меня гораздо больше, чем я признавала, и я… довольно давно об этом думаю. Хоть я и злилась на тебя, та ночь… въелась мне в память, и я не смогла забыть о ней.