Пять Ночей

– Уж больно всё у тебя абстрактно, художник, – усмехнулся Макар, – давай как-нибудь попроще. Понатуралистичней. Ёлочки-сосёночки там.

– Ага. Беринг28 до края России несколько лет плыл. Как я тебе в ёлочках измерю то, что в одну часть света не влезло?

– Как-как. Как в анекдоте. Ванька с Манькой на крылечке сидят, он ей и хвастается. Забрался, говорит, я поутру на утёс. Глянул налево – ёб твою мать! Направо глянул – ёб твою мать! Смотрит на Маньку, а та вся в слезах. Ванька и спрашивает: ты чего, дурёха, ревёшь? А Манька всхлипывает: красотища-то какая!

– Да уж. Тут и добавить нехер.

– Я, как Ванька, тоже один раз на утёс решил забраться, – не успокаивался Макар.

– И что? Не долез или утёс не тот?

– Дурак ты. В наших краях других утёсов не бывает. Всё, как Ванька и рассказывал, – усмехнулся Макар. – Там песчаная коса есть, её чайки облюбовали, хороводы свои пляшут. И прям над ними вороньё пролетать стало. Тучами, одна за одной. Я думаю: без махача точно не обойдётся. Так и случилось. Первыми чайки взбеленились. Ультрафиолета им, что ли, перестало хватать. Сначала у одной фитиль подгорел, она как рванет вверх! Как из пушки. За ней вторая, третья с разных сторон. А за ними белые шатры вырастать стали. А потом раз, и как будто на небо с земли упало белое одеяло. Врезались чайки в тучу, перемешались с вороньём, как туман с копотью, и покатило чёрно-белое танго.

Макар закрыл глаза, наблюдая сознанием побоище. Он был в другом месте, в другом времени, и казалось, что и дышал там.

– Первую волну чайки отметелили, а те всё прибывают и прибывают. Без остановки. Как покойники на кладбище.

Макар сплюнул, помолчал и продолжил.

– Вороны гру-у-узно летят, точняк бомбардировщики. Только башка с клювом, как танковая башня, поворачивается. А чайки вёрткие, как истребители: форсаж, уклон, вираж. Но скоро тесно там стало для манёвров. Пошла мясорубка и, как в том мультике: посыпались с неба осадки в виде фрикаделек. Часть чаек сбежала. Подумали: на хер нам такой замес. Часть на́ воду приземлилась. А вороньё высадилось на косу. Сожрали всё. И мёртвых, и живых, и не родившихся.

Макар непонимающе помотал головой:

– Вот и спрашивается: на-хе-ра залупились? Летели себе вороны, никого не трогали. Пролетят же когда-нибудь. Ну, насрали кому-то на голову, да и хрен с ним. Зато живые.

– Ну, если такого старпёра, как ты, обосрать, тогда понятно, – решил я пошутить, уводя разговор от неприятной темы, – а молодняк ведь такой говнопад не стерпит.

У Макара фитиля вообще никогда не было. Взорвался, как атомная бомба без предупредительного выстрела. Стог разлетелся, и я шмякнулся, как фрикаделька.

– А-а-а! – это уже на меня свалился Макар.

На Макара свалилась Кира, и мы барахтались в тёплой пыли, соломе и смехе.

***

Отмываться побежали на озеро, влетели в воду, в чём были. Даже обувь забыли снять. Умылись, постирались, развесили одежду и обувь по деревьям и колышкам. Я, невзначай бросив взгляд на Макара, заметил огромную пуговицу на левом боку его цветастых трусов.

– А это что у тебя за кнопка, Карлсон? – указал я на самопальный раритет. – Пропеллер заводишь или реактивную тягу включаешь?

– Чего ты ржёшь, малыш? Бабам нравится. Ржут. Разглядывают. Я говорю им – это стартёр, жми и полетели.

– А про тормоза не спрашивают? Ты же вечно гонишь как угорелый. Сначала в койку, потом из койки. Только и успеваешь услышать, как входная дверь хлопнула. А мне потом перед твоими дамами объясняться, что, мол, всё, сеансов больше не будет.

– Ага. Одна, помню, так и осталась в твоих «апартаментах» работать. Кем ты её устроил хоть?

Конфуз. Понятно, что я не мальчик и Кира не девочка, но обсуждать бывших в присутствии будущих – всё равно что наблюдать за сексом собак на школьном дворе. Неудобно.

– Да ей жить негде было, – попытался оправдаться я, – а через неделю нашла квартиру, съехала.

– Да не парься ты. Кире без разницы, кто там твою койку снимал. Так ведь, Кира? – Макар подмигнул девушке и бросил в меня мелкий камушек.

– Почему? – Кира хитро улыбнулась, – очень даже интересно.

– Да от меня уже и кровать съехала, и телевизор только один канал смотрит.

– Порнушку, что ли? – продолжал клеймить моё доброе имя Макар.

– Ага. Зейналова ведет. Стояк разбирает не по-детски.

– А-а-а. Это она тебе «мальчик, иди в жопу» сказала?

– Чего вы ко мне прицепились? Пошлите лучше вон с того выступа поныряем.

К выступу вела козья тропа. Не то чтобы узкая или скалистая, просто на ней оказалась щедрая россыпь тёмно-коричневых шариков.

Макар шел впереди, перепрыгивая с кочки на кочку.

– Срут, конечно, не лепёшками, но плодовито, зараза. Твою ж..! – завопил он, балансируя на одной ноге. – Тут и коровы нырять бегают. – Не оглядываясь, вскинул руку, скомандовал: – Стой. Молитесь, ща рванёт. Затыкайте носы. И глаза тоже.

Постояв с минуту в зажмуренном отвращении, паства всё-таки нарушила заповедь и открыла очи – пострадавший деловито ковырялся в пятке. Поднял голову, состроил удивлённую рожу, вероятно, не ожидая увидеть нас целыми и невредимыми, и широко улыбнулся:

– Да пошутил я, пошутил. Занозу, блин, посадил.