Пять песен мира. Книга 2

Первого аборигена в лабораторию привезли глубокой ночью, когда в окнах крупного лабораторного склада виднелось усеянное звездами небо. В воздухе висел запах машинного масла, разнообразных реагентов, и сотен людей, что проходили через помещение ежедневно. Аборигена притащили на гравитационной платформе, в клетке, будто дикое животное, и оставили посреди зоны приемки груза.

Абориген был амфибией, и глаза его выглядели будто рыбьи, выражая проникновенный человеческий испуг. Джонатан глядел на него равнодушно, но чувствовал страх за него, и испытывал жалость, вопреки которой действовал.

— Торн, ак-та о-тто? — голос у аборигена был рычащий, немного пугаюший, но на удивление радостный.

— Что он говорит? — поинтересовался Джонатан у военного экспедитора, который курировал доставку. Экспедитор заполнял какие-то бланки на планшете, стоял рядом с клеткой, и ответил не глядя:

— Спрашивает, какой великой цели я послужу, — сухо ответил экспедитор, перевернув страницу. — Всё, — экспедитор расписался в бланке, и протянул его Джонатану. — Получите и распишитесь.

— Мы ведь для них Боги, да? — задумчиво спросил Джонатан. — Он не понимает, что его жизнь стала предметом бланков и бюрократии?

— Он из племени земноводных с Акварэса, они нас Богами считают, да. Ума не хватит понять, что такое бюрократия, — с усмешкой произнес экспедитор, и широко улыбнулся, с неприязнью глядя на аборигена. — Гы. Ну ту-пы-ы-ы-е, — презрительно пробасил экспедитор, и стал стучать по клетке резиновой дубинкой. — Ы-ы-ы, рыба-рыба-рыба, ы-ы-ы-, рыба-рыба-рыба, — приговаривал он с отвращением, и глядел на аборигена, будто на отребье.

Грохот металлических прутьев отогнал аборигена в угол, абориген задрожал, и учащенно засопел шейными жабрами. Он вращал глазами, парализованный страхом, и не мог найти себе места. Абориген жалобно поскуливал, и сердце Джоната сжималось.

— Хватит! — рявкнул Джонатан, и приструнил экспедитора уничтожающим взглядом. Джонатан не мог вынести издевательств над аборигеном.

— Полно вам, — обиженно ответил экспедитор, и сунул дубинку в ножны. — Это просто глупая рыба. Вы сами приказали привезти ее сюда, и вы ее убьете. Так чем вы лучше меня?

— Тем, что у меня есть работа, а у тебя теперь нет, — мрачно ответил Джонатан, и экспедитор растерялся. — Он погибнет ради науки и выживания человечества, я вынужден это делать, а ты просто хабал, и издеваешься над ним из чувства мнимого превосходства! Да он в сто раз ценнее тебя, и ты должен ценить его жертву. Убирайся, — Джонатан лицом выразил отвращение, неохотно расписался в бланке, и швырнул планшет экспедитору в грудь. Планшет шлепнулся на пол, а экспедитор потупил взгляд.

— Есть, — затравленно ответил экспедитор, поднял планшет, и поспешил прочь из помещения.

«Да уж, — голову Джонатана омрачила неприятная мысль. — Гадкие из нас Боги. Мы требуем жертв ради собственного спасения, и обещаем спасение тем, кого собираемся уничтожить. Всех. До последней особи».

— Боги хорошо, — произнес абориген на ломаном человеческом языке, и, глядя в след экспедитору, добавил: — Демоны плохо. Этот, что пугал меня, демон. Злой. За него не хотеть умирать. А ты хороший. Ты меня защитить, — абориген сорвал с шеи самодельное ожерелье с кулоном в виде красивой ракушки. — Моя Туа, жена, делать ракушка для Богов. Если мы делать подарок Боги, Боги становятся добрый, и делать хорошо моя семья, мое племя. Мы быть счастливый с Та-а. Мы хотеть умирать счастливые. Если мы умирать счастливые — Та-а, проматерь, принимать нас.

С чувством глубочайшей вины Джонатан принял ракушку, и так сильно сжал ее в кулаке, что ладонь кольнуло острыми гранями. На пол упала пара капель крови.

Абориген пах океаном. Был разумен, мог чувствовать, и был голосом целого народа, его представлений, его истории и отношения к жизни. Был пульсом разумных существ.

Джонатану стало гадко, где-то в глубине сердца его разъедало пониманием неправильности его поступков, но он зашел слишком далеко, и ставки стали слишком высокими. На кон поставили жизнь, жизнь семьи, и будущее.

Сожалеть о содеянном поздно. И Джонатан не мог повернуть назад, загнав в ловушку себя и свою совесть. Алчность довела его до точки невозврата.

— Боюсь, этого подарка будет мало, но спасибо, — произнес Джонатан, растянув губы в печальной улыбке, и положил ракушку в карман.

— Я умирать, — с улыбкой сказал абориген, и Джонатан удивился, разглядев радость в больших рыбьих глазах. — Хорошо умирать за добрый Бог, счастливый умирать за добрый бог. Проматерь Та-а забирать меня в воздух, и я жить в нем, пока ты меня помнить, и пока меня помнить моя семья. Мы не уходить в воду до конца, мы выходить из нее потом. Не грустить, человек. Мы умирать счастливыми, чтобы добрый Боги жить, и мы рады уйти к проматери Та-а. Те, кто боится умирать и грусть когда умирать, не уходит к Та-а.