Пять песен мира. Книга 2

— Меня не интересует власть, — равнодушно ответил Джонатан, не придав провокациям Ривза значения. Хотя разница, что была между ними со школьных времен, отзывалась в сердце неприятным чувством. — И меня никогда не интересовало господство над тобой. Мы творим зло. Это против моей морали. И ты знаешь, что я занимаюсь исследованиями уже не по доброй воле, а под давлением твоих друзей из коалиции.

— Не по своей ли? — Ривз прикрыл глаза, и улыбнулся. — Ты лицемер, — Ривз хладнокровно взглянул на Джонатана. — Скажи мне, кто аморальнее. Демон, или волк в овечьей шкуре?

— Я делаю это ради семьи, ради матери. Депрессия может убить ее.

— Все мы хотим то, что не способны меть. В случае каждого человека это дети. Я хочу детей, ты хочешь детей, все в этой комнате хотят. Я уверен, большинству из присутствующих плевать на обезьяну. Может, кого-то погрызет совесть, кто-то погрустит, но цель оправдывает средства. Человек ест, чтобы жить, и размножается, чтобы обеспечить выживание виду. Твой земноводный друг — свинья, которую ты забьешь в том числе и ради своих интересов. Ради сытного завтрака. Пусть тебе это и не нравится. У всего есть цена.

Манипулятор вонзил иглу локализатора аборигену в живот, и абориген взвыл от боли, чуть ли не до треска стиснув зубы. Он выпучил глаза, и забился на стуле, когда манипулятор выкачал из него ветвистую фиолетовую пыльцу, повисшую на стекле ампулы, подобно паутине. Пыльца мерцала, бросая на стены тусклый фиолетовый свет, крики аборигена усиливались. Вены на его шее вспухли, и он надрывал голосовые связки.

Джонатан напрягся, боролся с желанием крикнуть «Стоп!», и с отвращением к себе наблюдал за страданиями аборигена. Глаза его растеряли всякую радость, став как черная бездна, источавшая непередаваемый ужас. Крики его терзали сердце Джонатана.

— Я знаю, что ты чувствуешь, и знаю, что хочешь сделать, — вкрадчиво и спокойно произнес Ривз. — Но если осмелишься — тебя лишат всего, включая жизнь твоей матери. Мы должны посвящать себя процветанию и выживанию общества, должны действовать вместе ради большого блага. И если ты вдруг вздумаешь попереть против желания толпы, то тебя раздавят. Все изгои имеют низкую социальную ответственность, когда вырастают, и нереализованное желание приобщиться к остальным заставляет их мстить.

— Мразь, — прошептал Джонатан.

— Что ты сказал? — не расслышал Ривз.

— Наслаждайтесь зрелищем, господин губернатор, — ответил Джонатан с нарочитой вежливостью, хотя в душе желал разбить голову Ривза о стену. Он не отводил от аборигена взгляда, специально мучаясь от последствий собственных поступков.

Манипулятор по специальной трубке перекачал пыльцу в соседнюю комнату трансформации, что была этажом выше, и абориген испустил дух, медленно закрыв глаза.

— Вот и всё, — безразлично произнес Ривз. — Больше пустых волнений.

— Таких будут миллиарды. И их кровь на наших руках. Я всю жизнь мечтал переубедить мать, доказать ей, что наука способна приносить добро, но, похоже, она была права.

— Нет черного и белого, — философски заметил Ривз. — Загубив один миллиард жизней, ты спасешь два миллиарда других. Имей смелость идти на жертвы ради блага большинства. Даже если речь идет о твоей жизни. Кстати о жизнях, а можно ли за одного аборигена получить тройняшек?

— Максимум — двойняшек, — неохотно ответил Джонатан. Компания Ривза была ему неприятна.

Они поднялись на второй этаж по шумной лестнице, и вошли в комнату трансформации.

Внутри пахло медицинскими препаратами, мерно гудела машина струнного узи, и над миловидной девушкой, лежавшей на операционном столе, возились врачи. Осматривали ее, прослушивали, что-то проверяли. Врач отстранил от живота девушки сканер, и одарил Джоната одухотворенным взглядом.

— Господин Суонсон, она беременна!

— Джонатан, милый! — тихо произнесла Роза, плача.

Лицо Розы было преисполнено счастьем, заплаканные глаза будто бы светились, и излучали радостную энергию. Она не могла поверить, что станет матерью, и несбыточная мечта осуществилась.

— Милый, это благодаря тебе, — Роза нежно взяла Джонатана за руку. — Если бы не ты, то у нас никогда не было бы детей. Я так счастлива!

— Кажется, у вас двойняшки, — улыбнулся врач. — Вижу на сканере две…. А, нет, даже три амплитуды! Невероятно! Тройняшки! Это…. Ох, господин Суонсон, отойдемте в сторону. Мне надо вам кое-что сказать. Я вспомнил.

— В чем дело? — заволновалась Роза, и привстала.

— Не переживайте, госпожа Суонсон, — успокоил врач, и уложил ее обратно на подушку. — Всё в порядке. Вопрос рабочий.

Врач захватил с собой сканер, и увлек Джонатана в коридор, подальше от двери.

Врач оглянулся, сжал губы, и взглянул на Джонатана с сомнением, будто бы собирался сообщить что-то важное. Джонатан заволновался, тихо сглотнул, и вопросительно взглянул на врача.

— Вы только не горячитесь, господин Суонсон, — осторожно произнес врач. — Но я человек чести, и не могу молчать, — врач вздохнул.

— Да говорите уже, — в нетерпении спросил Джонатан, затаив дыхание. Уж больно поведение врача взволновало. — В чем дело?