Пять поэм

Вновь Сладкая велит скитаться по местам,
Где зреют финики, благим своим устам.

С жемчужин, приподняв два рдеющие лала,

Она жемчужины и лалы рассыпала.

И молвила она: «О юный царь, чей трон

Так блещет! Твой венец! Всех озаряет он!

Твой стоек царский стяг! Твои так стойки ноги.

Как длань твоя — твой меч, необоримый, строгий.

Одев твой мощный стан, горда твоя каба.

Пред властью рук твоих стрела судьбы слаба.

В друзьях будь счастлив ты, от горести далече,—

Горбатый свод небес твои поддержат плечи».

И следом, распалясь, вся пламенем полна,

«Гордец воинственный! — промолвила она.—

Ты шах, так уходи, тебе присуща слава.

А вся игра в любовь для шаха лишь забава.

Влюблен лишь тот, пред кем в обители земной

И небо и земля — в единственной, в одной.

Не упрекай меня влюбленностью Ферхада,—

Скитальца мертвого с печалью помнить надо.

Ферхад, чей жаркий дух и скорбен был и сир,

Лишь брат названый мой, наш посетивший мир.

Для глаз его была я лишь подобьем духа,

Лишь только голос мой его коснулся слуха.

От Сладкой горечь знал. Но запах горьких трав

Он пил, как аромат, а не как дым отрав.

Я сладкому огню речей его внимала.

Подобных ты не знал: речей подобных мало.

Приятней мне шипы из розовых садов,

Чем пышный кипарис, не знающий плодов,

На ложе каменном я лучше бы лежала,

Чем видеть недруга хоть с золотым кинжалом.

Дай медный мне браслет. Не нужен мне огонь,

Что, плавя серебро, сжигает мне ладонь.

Нам дорог тот огонь, что осветит жилище,—

Не тот, что обратит жилище в пепелище.

Но коль упреками осыплешь ты меня,—

То обвинителю я стану неровня,

Порою поутру мы видим, — о, досада! —

Порыв нежданных бурь унес листок из сада.

Вот так унес меня порыв моей тоски.

А ты сбирайся в путь! Увязывай тюки!

Я вся в кольце огня; он вьется, вьется снова…

Ты видишь? Так беги! Страшись огня такого.

Что дивного: с небес несется камфора.[235]

Вот и в моей душе холодная пора.

Глянь: облако весь мир осыпать хочет солью.

Ступай! Не сладостью являюсь я, а болью.

Летучей мыши, царь, отраден мрак ночной.

Будь соколом. В полет пускайся в час дневной.

Они давно ушли — те сказки, что ты ведал.

Они давно ушли — те ласки, что ты ведал.

Уж ни шаира ласк в душе царицы нет[236]

.А вот с арабского: уж ни крупицы нет,

Не турок я, о царь! Я знаю речь араба.

А злоязычья речь да козней — знаю слабо.

Напал злословья мрак на дом, на кокон мой,

А ведь коварен, верь, лишь черный локон мой.

О царь! Твоей души бескрыла птица, ведай.

Твоей души заря не разгорится, ведай.

Со стражами веду иль с шаханшахом спор,

Твой дротик будто бы дейлемский их топор.[237]

Так собирайся в путь! Под эту сень не вступишь,

Хоть молвил, что, любя, ты стал как тень, — не вступишь.

О мощный! В жадности не следует коснеть.

Для пищи ты ищи питательную снедь.

Стяни потуже грудь, нет пользы в лживом стоне;

На рот свой наложи печать своей ладони.

Что соколы едят? Им лучшее дают,

А падаль мерзкую — стервятники клюют.

Немало я себе уже стяжала славы

За то, что мне милы сладчайшие забавы:

Одним печальных слез я в чашу лью струю.

Мне соименную, другим я сладость лью.

Да, я вода из роз, и я горька. Ну что же,

Ведь в розовой воде всегда есть горечь тоже.

Я крепче, чем набиз. Пригубишь — и беда! —

Я с ног тебя свалю на долгие года.

Коль создана Ширин для сладкого улова,

Пусть горстку горечи ее содержит слово.

Две сладости зараз? Не жди столь сладких дрем.

Ведь финик — с косточкой, орешек же с ядром.

Я не сродни ежам, не наношу увечья,

И нежность спрятала в язвительную речь я.

И финик прячется в шипах, и в камне — лал.

Клад золотой не раз в развалинах пылал.

Твоим вожатым будь терпение. Но все же

С приниженностью пусть оно не будет схоже.

Что сокол без крыла? Не вьется, хоть убей.

И победит его ничтожный воробей.

Отбившийся верблюд! Он и за мышью ловкой

Пойдет безропотно, потянутый веревкой.

Сражаешься со львом и не желаешь пасть? —

Так обнажай клыки, раскрой пошире пасть.

Собаки сцепятся, да вмиг оставят схватку,

Увидев блеск зубов и зная их повадку».

И поклялась она, взор поднимая свой,

Всезрящим разумом, душою огневой,

Предвечным куполом, высоким, бирюзовым,

Истоком пламени и солнцем вечно новым,

Всей райской красотой, всей прелестью небес,

И каждой буквою всех, всех земных словес,

Тем поклялась живым, кто будет жить вовеки,

И тем взирающим, кто не опустит веки,

Тем щедрым богачом, кто всю насытил тварь,

Все души возрастил и всем живущим — царь:

«Всевластный шах! Сдержу я слово обещанья:

Я для тебя ничто — до нашего венчанья!»

И отвратила лик, исполненный огня,

Уже добытый клад рукою отстраня.