Пять поэм

Лал — замо́к жемчужной нити истины нетленной,[340]
Что немолчным наполняет звоном слух вселенной,—

Лал сказал: «Когда семь башен, с чашами вина,

Перед шахом заключили сказок круг сполна,—

Купол разума, что за́мком был его уму,

О летящем своде мира подал весть ему:

«Мудрый, удались от капищ идольских земли!

Убегай уничтоженья: вечному внемли!»

Этот голос у Бахрама дух воспламенил.

Шах от сказки и обмана взоры отвратил.

Видел: свод, что скатерть жизни свертывать спешит,

Рано ль, поздно ль — все в подлунной своды сокрушит.

Он семь куполов отвеял от очей, как сон;

В дальний — к куполу иному — путь собрался он.

Ведь один тот купол тленьем будет пощажен;

В нем до дня Суда правдивый дремлет, опьянен.

Семерых седых мобедов шах призвать велел,

Семь дворцов семи мобедам передать велел;

Вечный пламенник под каждым сводом засветил;[341]

В храмы пламени жилища страсти превратил.

Стал шестидесятилетним старцем властелин;

Забелел в кудрях-фиалках седины жасмин.

Стал служить Бахрам, как богу, истине одной

И чуждался неизменно радости земной.

Но однажды, чуждым ставший ловле и пирам,

С избранными на охоту выехал Бахрам.

Но не ловля, не добыча в степь царя влекла:

Сделаться добычей неба — цель его была.

Рать рассыпалась по степи. Каждый повергал

То онагра, то косулю. Лишь Бахрам искал

Одинокую могилу[342]

для жилья себе.Убивал порок и злобу бытия в себе.

В солонцах, где лань к потоку в полдень не стремится,

Где газели — зол громада, а онагр — гробница,

Вдруг онагр, резвее прочих, в пыльных облаках

Показался и помчался в сторону, где шах

Ждал его. Он понял: этот ангелом хранимый

Зверь — ему указывает неисповедимый

Путь в селения блаженных. Устремил коня

За онагром. И могучий — с языком огня

Схожий легкостью и мастью — конь его скакал

По пескам, глухим ущельям средь пустынных скал.

Конь летел, как бы четыре он имел крыла.

А охрана у Бахрама малая была,—

Отрок или два — не помню. Вот — пещеру шах,

Веющую в зной прохладой, увидал в горах.

Кладезем зиял бездонным той пещеры зев.

И онагр влетел в пещеру; шах вослед, как лев,

В щель влетел, в пещере ярый продолжая лов;

Скрылся в капище подземном, словно Кей-Хосров.

Та пещера стражем двери стала для Бахрама,

Другом, повстречавшим друга в тайном месте храма.

Вдруг обвал пещеры устье с громом завалил

И Бахрамову охрану там остановил.

И хоть поняли: в пещеру эту нет пути,

Но обратно не решались отроки идти.

Вглядывались в даль степную, тяжело дыша, —

Не пылит ли войско в поле, шаху вслед спеша.

Так немалое в тревоге время провели.

Наконец к ним отовсюду люди подошли,

Увидали: вход в пещеру камнем заслонен.

И в мозгу змеи — змеиный камень заключен.[343]

Но чтоб местопребыванье шахское узнать,

Плетками юнцов несчастных начали стегать.

Громко закричали слуги, плача и божась,

Вдруг, как дым, из той пещеры пыль взвилась, клубясь,

И раздался грозный голос: «Шах в пещере, здесь!

Возвращайтесь, люди! Дело у Бахрама есть».

Но вельможи отвалили камни, и зажгли

Факелы, и в подземелье темное вошли.

Видят: замкнута пещера в глубине стеной.

Много пауков пред ними, мухи — ни одной.

Сотню раз они омыли стену влагой глаз.

Шаха звали и искали сто и больше раз

И надежду истощили шаха отыскать.

И о горе известили государя мать.

И, истерзанная скорбью, мать пришла Бахрама.

И она искала сына долго и упрямо;

Сердцем и душой искала, камни взглядом жгла,

Розу под землей искала — острый шип нашла.

Кладезь вырыла, но к кладу не нашла пути;

В темном кладезе Юсуфа не могла найти.

Там, где мать, ища Бахрама, прорывала горы, —

До сих пор зияют ямы, как драконьи норы.

И пещерою Бахрама Гура до сих пор

Это место именуют люди здешних гор.

Сорок дней неутомимо глубь земную рыли.

Уж подпочвенные воды в ямах проступили

Под лопатами, но клада люди не нашли.

Небом взятого не сыщешь в глубине земли.

Плоть и кость земля приемлет, душу — дар небесный —

Небеса возьмут. У всех, кто жив под твердью звездной,

Две есть матери: родная мать и мать-земля.

Кровная лелеет сына, с милым все деля;

Но отнимет силой сына мать-земля у ней.

Двух имел Бахрам богатых сердцем матерей,

Но земля любвеобильней, видимо, была:

Так взяла его однажды, что не отдала

Никому, ни даже кровной матери самой!..

Разум матери от горя облачился тьмой.

Жар горячечный ей душу иссушил, спалил.

И тогда старухе голос некий возгласил:

«О неистовствующая, как тигрица, мать!

Что несуществующего на земле искать?

Бог тебе на сохраненье клад когда-то дал;

А пришла пора — обратно этот клад он взял.

Так не будь невежественна, не перечь судьбе,

С тем простись, что рок доверил временно тебе!

Обратись к делам житейским. Знай: они не ждут.

И забудь про горе, — это долгий, тщетный труд…»

И горюющая гласу вещему вняла;

От исчезнувшего сына думы отвела,

Цепи тяжких сожалений с разума сняла

И делами государства разум заняла.

Трон и скиптр Бахрама Гура внукам отдала.

В памяти потомков слава их не умерла.

Повествующий, чье слово нам изобразило

Жизнь Бахрама, укажи нам — где его могила?

Мало молвить, что Бахрама между нами нет,

И самой его могилы стерт веками след.

Не смотри, что в молодости — именным тавром

Он клеймил онагров вольных на поле! Что в том?

Ноги тысячам онагров мощь его сломила;

Но взгляни, как он унижен после был могилой.

Двое врат в жилище праха. Через эти — он

Вносит прах, через другие — прах выносит вон…

Слушай, прах! Пока кончины не пришла пора:

Ты — четыре чашки с краской в лавке маляра.[344]

Меланхолия и флегма, кровь и желчь, — от ног

До ушей, как заимодавцы, зиждут твой чертог

Не навечно. И расплаты срок не так далек.

Что ж ты сердце заимодавцам отдаешь в залог?

Ты гляди на добродетель, только ей внемли,

Не уподобляйся гаду, что ползет в пыли.

Помни: все, чем обладаешь, — ткали свет и тьма.

Помни: все, чего желаешь, — яркий луч ума!

О, скорей от рынка скорби отврати лицо!

Огнь, вода, земля и воздух здесь свились в кольцо.

Хоть четыре дымохода[345]

в хижине, — тесна,И темна для глаз и сердца, и душна она.

Ты отринь отраду мира, прежде чем уйти

В смерть, чтобы успеть от смерти душу унести.

Человек двумя делами добрыми спасет

Душу: пусть дает он много, мало пусть берет.

Много давшие — величья обретут венец.

Но позор тебе, обжора алчный и скупец.

Только тот достоин вечной славы, кто добра

Людям хочет, ценит правду выше серебра.

Нападений тьмы избегнуть не вольна земля.

На сокровищнице мира бодрствует змея.

Сладкий сок имеет финик и шипы свои.

Где целительный змеиный камень без змеи?

Все, что доброго и злого судьбы нам дарят,—

Это суть: услада в яде и в усладе яд.

Был ли кто, вкусивший каплю сладкого сначала,

Вслед за тем не ощутивший мстительного жала?

Мир — как муха, у которой медом впереди

Полон хоботок; а жало с ядом — позади.

Боже! Дай всегда идти мне правильным путем,

Чтобы мне раскаиваться не пришлось потом!!

Двери милости отверзни перед Низами!

Дом его крылом — хранящим в бурю — обними!

Дал ему сперва ты славу добрую в удел;

Дай же под конец благое завершенье дел!