Пять поэм

Выступил седьмой по счету узник и простер
Перед сумрачным Бахрамом слов живой узор:

«Я из тех, кто устранился от мирских тревог,

Кто идет путем дервишей. Мой вожатый — бог.

Длань узка, но взор мой, словно у свечи, широк.

На горенье ради мира я себя обрек.

Надо мной людских соблазнов стал невластен глас,

И от брения земного руки я отряс.

От воды, от сна и пищи отвратился я,

Без воды, без сна и пищи обходился я.

Не имев воды и хлеба, днем не пил, не ел;

Ночью же не спал я — ибо ложа не имел.

Утвердился я в служенье богу моему,

И не знал я дела, кроме как служить ему.

Взглядом, словом, делом людям благо приносить,—

Вот как я старался богу моему служить.

И за мною от везира стражники пришли.

Вызвал — посадил меня он от себя вдали,

Молвил: «Стал тебя в злодействах я подозревать!

А закон страны — злодеев нам велит карать…»

«О везир! — в ответ сказал я. — Мысли мне открой,

Жить по-твоему хочу я и в ладу с тобой!»

«Я боюсь твоих проклятий, — отвечал везир.—

Да скорее бог избавит от тебя свой мир!

Ты злонравен по природе, мстителен и зол.

Ты дурных молитв немало обо мне прочел.

Из-за злых твоих молений я ночной порой

Поражен, быть может, буду божией стрелой.

Только раньше, чем от злого твоего огня

Искра божьего проклятья опалит меня,

В глотке яростной молитву я запру твою:

Руки злобные в колодки с шеей закую!»

Заключил меня в оковы, неба не страшась,

Старика поверг в темницу нечестивый князь.

Как осла, что вертит жернов, он меня велел

Заковать; колодки, цепи на меня надел.

На семь лет меня он бросил в страшный сей затвор…

Я же скованные руки к небесам простер,—

Ниспроверг величье князя я мольбой своей

И сковал злодею руки — крепче всех цепей!

Хитростью меня он бросил в крепость, под замок.

Я же у него разрушил крепость и чертог!

А теперь я отдан небом доброте царя,

И из сердца бьет лучами радость, как заря!»

И прижал властитель к сердцу старца, как отца,

Льва — убийцу нечестивых, божьего борца.

Молвил: «Кроме слов о страхе пред мольбой твоей

И возмездьем, — слова правды не сказал злодей.

Но отшельнику молитву запретить нельзя.

Праведника, как убийцу, осудить нельзя!

И когда творил нечестья он рукой своей,—

Он произносил проклятье над главой своей!

И проклятье это пало на него, как меч,

Голову его мгновенно похищая с плеч.

Ты в награду все богатства, чем владел везир,

Всё себе возьми! Да будет над тобою мир!»

Но сказал дервиш: «Что делать стану я с казной?

Нет! Сокровищем ценнейшим поделись со мной,

Как с тобою поделился лучшим я!» И вот

Круг он сделал, закружился, словно небосвод,

Заплясал[339]

, хоть бубен такта и не отбивал.—И пропал. Растаял, словно вовсе не бывал.