Пять поэм

В ночь, светившую мне, как нам светит рассвет,
Словно данную утренним просьбам в ответ,

Ясный месяц сиял светом тихим и томным

Над землею, покрывшейся мускусом темным.

Смолк житейский базар. Шум вседневный потух.

Колокольчик верблюда не мучил мой слух.

Страж ночной задремал. Подчинясь небосводу,

Утро светлую голову спрятало в воду.

Отряхнув свои руки от суетных дел,

На себя я оковы раздумий надел.

Свое сердце раскрыв и закрыв свои очи,

Думал я в тишине, в свете сладостной ночи,

Как бы лучше расставить потайную сеть.

Наилучший улов мне хотелось иметь.

Бросив тело свое, этой ночью бессонной

Я пошел по долинам души вознесенной.

То мне, полная тайны, мерцала скрижаль,

То к страницам былым уносился я вдаль.

И огонь снизошел и потек моим садом,

Обожжен был мой ум этим пламенным ядом.

И, полны опасений, взыскуя пути,

Мысли долго не знали, куда им идти.

И кружились они в неустанном кипенье,

И узрел новый сад я в своем сновиденье.

В том саду, не похожем на наши сады,

Собирая плоды, раздавал я плоды.

Но проснулся плоды раздававший всем встречным,

И пылал еще мозг его сном скоротечным.

Возгласить муэззину пришла череда:

«Он велик, сей живой, сей живущий всегда!»

И раздался мой стон в час вседневного бденья:

Я был полон пыланья ночного виденья.

Но лишь утро благое одело восток,

Ожил я, как рассветный живой ветерок.

И зажег я над сумраком реющий светоч.

Весь рассудок мой был — пламенеющий светоч.

Волховали, предавшись словесной игре,

Мой язык и душа, как Марут и Зухре.

Я промолвил себе: «Ты забыл свое дело,

А давно уже сердце творить захотело».

Новозданным и давним напевом согрет,

Летописцам ушедшим пошлю я привет.

Я смогу светлячка сделать светочем новым.

Взяв зерно, всех возрадовать древом плодовым.

Тот, кто вкусит мой плод, громко вымолвит: «Маг,

Это древо взрастивший, воистину благ»,—

Если он не из тех, кто, так вымолвив, следом

Ловко выкрадет скарб, припасенный соседом.

Ну так что же! Весь блеск в моих замкнут словах.

Всех торгующих жемчугом я шаханшах.

Я взрастил сладкий плод, для другого он — пища.

Он — крадущийся в дом, я — хозяин жилища.

Как поставить мне лавку на этом углу?

Каждый уличный вор что-то спрячет в полу.

Тут не сыщется лавки, к которой бы воры,

Чтоб ее обокрасть, не направили взоры.

Нет! Я — море! Не жаль мне сто капель отдать.

Сколько туч мне пошлют их опять и опять!

Хоть бы тысячу лун твоя длань засветила,

Быть им все же с печатью дневного светила.[348]

Притча

Гуляка нашел однажды золотую монету. Он слыхал поговорку «деньги — к деньгам» и, решив разбогатеть, бросил свою монету в груду золота в лавке менялы. Монета его, конечно, ничего не притянув, затерялась. Он рассердился, стал громко жаловаться, но меняла ему объяснил: