Пять похищенных монахов. Приключения Васи Куролесова

— Верно, но не совсем. Когда мы пьем лимонад, это — для вкуса. Нюхаем — для носа. Смотрим на его красивый цвет — для глаза. Кто обижен?

— Ухо, — догадался Тиберий.

— Вот мы и чокаемся, чтоб ухо не обижалось.

— Ха-ха! Вот здорово! Ну, объяснил! — с восторгом сказал Тиберий и, сияя, потрогал свое ухо, как бы проверяя: не обижается ли оно? Но ухо явно не обижалось. Оно покраснело, как девушка, смущенная собственным счастьем.

Тибулл тоже был доволен таким интересным объяснением, с гордостью потер свою лысину, повел глазами по раздевальному залу, выискивая, что бы еще такое объяснить. Скоро взгляд его уткнулся в плакат, висящий над нами:

КОСТЫЛИ МОЖНО ПОЛУЧИТЬ У ПРОСТРАНЩИКА.

Плакат этот действительно объяснить стоило, и Тибулл, выпятив нижнюю губу, раздумывал некоторое время над его смыслом.

— Ну, костыли, это понятно, — сказал наконец он. — Если тебе нужны костыли, можешь получить их у пространщика. Но что такое пространщик?

— Да вон старик Мочалыч, — простодушно ответил Тиберий. — Он и есть пространщик. Простынями заведует.

— Если простынями — тогда простынщик.

— Гм… верно, — согласился Тиберий. — Если простынями, тогда простынщик.

— То-то и оно. А я, ты знаешь, люблю докапываться до смысла слов. А тут копаюсь, копаюсь, а толку чуть.

— Сейчас докопаемся, — пообещал Тиберий и крикнул: — Эй, Мочалыч, ты кем тут работаешь?

— Пространщиком, — ответил Мочалыч, подскакивая на зов.

— Сам знаю, что пространщиком, — недовольно сказал Тиберий. — А чем ты заведуешь?

— Пространством, — пояснил Мочалыч, краснея.

— Каким пространством? — не понял император.

— Да вот этим, — ответил Мочалыч и обвел рукой раздевальный зал со всеми его тронами, вениками, бельем, голыми королями. В худенькой невзрачной его фигуре мелькнуло вдруг что-то величественное, потому что не у всех же людей есть пространство, которым бы они заведовали.

Я невольно повел глазами, оглядывая пространство, которым заведовал Мочалыч, и вдруг резко похолодел.

Окутанный облаком пара, красный, ошпаренный, как рак, из двери мыльного зала вышел Моня Кожаный. Хлопая себя ладонями по животу, он развалился на троне рядом с Тиберием и Тибуллом. В глаза бросалась татуировка, наколотая у Мони на ногах.

На левой ноге написано было: ОНИ.

На правой: УСТАЛИ.

Именно эта надпись напугала в первую минуту. Что-то зловещее, загадочное было в ней. Я не мог понять, кто это — они? Неужели ноги?

Небрежно, двумя пальцами Моня приподнял тетеринскую простыню, брезгливо накинул ее на плечи, как бы сожалея, что она не кожаная, и оглядел зал. Глаза его от пара грозно выкатились к переносице, и буквы «Т.Б»., оказавшиеся у него под мышкой, хотелось прочитать так: «Типичный Бандит».

Кожаные брюки

Я так закутался в простыню, что уж не знаю, на что был похож со стороны. Изнутри же казалось, что похож я на мотылька или на червячка в коконе, который не собирается вылезать на белый свет. В узкую щелочку, которую я оставил для глаз, не было видно ни Тиберия, ни Тибулла, только надпись «Они устали» вползала, как змея, в поле зрения.

Судя по надписи, Кожаный сидел спокойно, ногами не дрыгал. В хлюпающем гуле, который наполнял баню, слышалось его хриплое, надсадное дыхание.

— Извиняюсь, дорогой сосед, я вам не мешаю? — сказал Тибулл.

Я испуганно выглянул из простыни, но тут же спрятался. Тибулл разговаривал с Моней.

— Я вам не мешаю, дорогой сосед?

Кожаный повел глазами, смерил поэта с головы до пят, как бы выясняя, мешает тот ему или нет.

— Пока не мешаешь, — членораздельно сказал он. — А будешь мешать — пеняй на себя.

— Нет! Нет! — воскликнул Тибулл, деликатно замахал руками. — Мешать я вам никак не собираюсь.

— И правильно делаешь, — заметил Моня.

— Но мне бы хотелось задать вам один вопрос, — продолжал неугомонный Тибулл. — Вот у вас на ногах написано: «Они устали». Интересно знать, от чего они устали?

— Слушай, Лысый, — отчетливо сказал Кожаный, — читай свои ноги!

— Но у меня на ногах ничего не написано! — наивно воскликнул древний поэт и, приподняв простыню, показал свои ноги, действительно белые, как лист бумаги.

— Ладно тебе, — вмешался Тиберий. — Наплюй ты на его ноги. Устали они, и ладно. Может, они много бегали. Почитай лучше, что у меня написано.

Тиберий скинул простыню и повернулся к поэту спиной. На левой его лопатке был нарисован бегун в трусах и в майке, а на правой синели два столба, между которыми тянулась надпись:

ФИНИШ.

Тиберий шевельнул лопатками — бегун сорвался с места, стремясь к финишу.

— У тебя это любовь к спорту, — сказал Тибулл. — А тут — разочарование в жизни. Этим ногам уже не хочется ходить по земле — они устали.

— Зато руки у меня не устали, — сказал Кожаный и, шевельнув плечами, сбросил простыню.

В узловатых, покрытых якорями и черными водорослями руках и вправду не было видно ни капли усталости. Моня поглядел поэту в глаза, расставил в стороны руки и пошевелил жутковато пальцами. Затем встал, проделал плечами какую-то угрожающую гимнастику и удалился в парилку, сказавши сквозь зубы:

— Пора погреться!

— Он мне, кажется, угрожал, — чуть заикаясь, сказал Тибулл.

— Успокойся, не обращай внимания.