Пять жизней и одна смерть

М. Вайт: Ты не понимаешь и никогда не поймешь этой жажды. И тебе в этом повезло. Потому что эта жажда всегда с нами, даже через десять лет она сидит внутри и напоминает о себе. Ждет случая, чтобы прорваться сквозь металлический люк, которым ты закрыла ей вход в свой новый мир. Но нет такого средства, которое смогло бы ее уничтожить. Увы, его нет. И я не осуждаю тех, кто возвращается к наркотикам. Просто их броня дала трещину, вот и все.

Анна: Совершенно нет средства? Ну а таблетки там или уколы?

М. Вайт: Таблетки снимут симптомы, помогут адаптироваться, отвыкнуть. Но главный паразит сидит в голове. И ничто его оттуда уже не вытащит. Ничто.

Анна: А сила воли? Или, к примеру, страх перед уже пройденной болью и страданиями?

М. Вайт: Сила воли? Она же не железная, всего лишь твои латы, тяжелые, натирающие латы, которые ты надеваешь каждое утро и снимаешь только тогда, когда погружаешься в сон. Но рано или поздно они ржавеют, изнашиваются до дыр, иногда становятся слишком тяжелыми. И ты больше не защищен, стоишь, обнаженный, перед своим мучителем, а он с жадностью смотрит тебе в глаза. А что касается страха, боли и всего побочного, так я тебе скажу, что время стирает воспоминания. Словно ластиком подчищает и страх, и чувство боли, и неприятные последствия, и воспоминания. Через какой-то год, а может, и меньше, ты уже не вспомнишь те ощущения, что испытал. Вроде бы знаешь, что было плохо, но насколько это было плохо – уже и не помнишь. А потом вообще думаешь, что это было не с тобой. И вот нет дополнительной защиты, она тоже истерлась. Насколько человек совершенный экземпляр, настолько же он несовершенен. Это просто нужно принять в себе и других, стараться делать все, что в наших силах, как для себя, так и для них».

Пообщавшись с ней, я ясно осознала: появись у меня шанс поместить Элизу в клинику, я им воспользуюсь, непременно воспользуюсь. Вот только как и в какой момент, тогда даже не подозревала.

В теле Элизы Локс

Сколько времени занимает мой путь от того страшного дома – не имеет никакого значения, я просто иду в направлении света. Глаза привыкают к солнцу, тело продолжает сопротивляться жизни, но я упорно двигаюсь вперед, точно зная, куда направляюсь. Выйдя на шоссе с указателем М63, я бреду вперед по ходу движения.

Похоже, ангелы-хранители – мои или Элизы – в этот день на нашей стороне. Пройдя пару-тройку километров, я вижу указатель на шоссе Хоуп, которое, по моим воспоминаниям, ведет как раз в тот самый пригород, где и располагается клиника. Я бреду вдоль дороги по высокой траве, дабы не нарваться на случайных прохожих. Давние раны на ногах кровоточат, спазмы истощают тело. Но я, как заведенный солдатик, продолжаю делать шаг за шагом, а когда не могу идти, то встаю на колени, окончательно скрываясь от всех за травой и кустами, и ползу дальше. Знаю: если остановлюсь, если позволю себе хотя бы минутную передышку, то сомнения прочно усядутся на мои плечи и не позволят встать, не дадут дойти до конца.

Почти стемнело, организм ослаб до предела, а отчаяние подступает под самое горло, мешая дышать. Но, повторюсь, в этот день высшие силы на нашей стороне: за поворотом показывается небольшая забегаловка, ярко подсвеченная разноцветными огнями, которые для меня блистают ярче ушедшего солнца. Я гляжу на входную дверь, понимая, что в том виде, в котором сейчас нахожусь, меня ни за что туда не пустят. Но и пройти мимо я уже не в силах. Просто стою и на расстоянии смотрю на входную дверь. Если бы я была суперчеловеком, то наверняка мои глаза источали бы красные лазерные лучи и уже давно расплавили эту непрочную пластмассово-стеклянную преграду. Тут дверь распахивается, и из нее выходят крупный парень и тощая девушка. Они громко смеются, жадно поглощая золотистый картофель. Как только они отходят от входа, парень подтягивает девушку к себе и впивается в ее блестящие от масла губы. Остатки их ужина отправляются в мусорный бак.

Как только они скрываются за углом забегаловки, непроходящее чувство лютого голода заставляет меня кинуться к мусорке. Этот эпизод навсегда сохранится в моей памяти, но сейчас нет ничего важнее выброшенной еды. Самоуважение, гордость, брезгливость да и все остальные человеческие чувства отходят на задний план, стираются необходимостью самосохранения. Достав объедки, я с жадностью истощенного шакала набрасываюсь на них. Там же находятся остатки уже негазированной, разбавленной растаявшим льдом кока-колы. Ею и завершается этот банкет, пир прилипшего к спине живота. Но организм, отвыкший от еды, не принимает мои подношения, и уже через пару минут после того, как я возвращаюсь на обочину, меня выворачивает наизнанку. Но чувство насыщения остается, и этого хватает еще на пару километров.