Пять жизней и одна смерть

Сначала я просто провожу линии, чувствую карандаш, давая сигналы и импульсы рукам. На бумаге появляются простые предметы. Потом они приобретают объем и верную форму. Я не пытаюсь рисовать что-то сложное, эти руки никогда не рисовали, они должны привыкнуть, понять, подчиниться моим сигналам. И скоро я полностью этого добиваюсь. Когда за окном уже поднимается солнце, а спать мне остается всего пару часов, я вижу на прежде пустых, безжизненных листах оживающие картинки, истории. Пусть черно-белые, пусть совершенно неидеальные, а где-то и вовсе неправильные. И да, они не те, что я рисовала раньше. Они другие. Но ведь и я стала другой. Раньше рисовала жизнь, которая окружала Лину. Сейчас же я пробуждаю мир, увиденный глазами каждого из моих воплощений. Рисую своих героев: старца с бородой и посохом, деву, которая перерождается, словно феникс, зверя, загнанного в клетку, и себя.

Еще несколько дней пролетают стремительно. Днем парю в облаках, предвкушая вечер, то, как возьму карандаш и погружусь в мир своих фантазий. Я никогда так отчетливо не знала, что хочу рисовать, как знаю это теперь. Я хочу создать историю, свою историю, и рассказать ее другим с помощью кадров. Создать комикс своей жизни. Все остальное отходит на второй план, словно рисовать стало жизненно необходимо, как дышать, пить и есть. Может, я просто боюсь потерять себя, а рисунки собираются в спасательную шлюпку…

Наступает выходной. Я знаю, что рисовать могу до бесконечности, но я же обещала Элизе, что приеду. И, конечно, искренне хочу этого, хочу узнать ее, познакомиться с ней лично. На официальном сайте клиники было написано, что по субботам у них день посещений и можно приехать без предварительной записи. Я надеваю весеннее платье светло-персикового цвета, усеянное полевыми цветами. Оно струится по телу, а от любого движения этот цветочный узор колышется на ветру. Волосы собираю в немного неряшливый маленький пучок, наношу румяна и блеск для губ. Мне кажется, что мой вид должен внушать доверие, а не выглядеть строго, странно и уж тем более угрожающе. Нужно предстать перед ней в образе соседской девчонки. Надеюсь, что это поможет хоть как-то уменьшить ее шок. В магазине я прихватываю свое любимое печенье, не зная, можно ли что-то приносить, но это же всего лишь печенье. Оно поднимает настроение мне, может, и ей поможет в какой-нибудь ненастный, дождливый денек.

Итак, путь предстоит долгий, внутри все замирает от одной только мысли о нашей встрече. Я жажду увидеть ее и в то же время смертельно боюсь этого.

«А вдруг она не захочет меня видеть, или – ну не знаю, – может, она решила, что сошла с ума. Надеюсь, Марта ее успокоит, у нее отлично получается убеждать».

Добравшись на городском автобусе до конечной станции, я пересаживаюсь на пригородный транспорт, затем прохожу по проселочной дороге около километра и наконец оказываюсь перед клиникой. В ту ночь она показалась мне каким-то огромным, зловещим замком. Сейчас же я стою перед светлыми воротами, за которыми блистает четырехэтажное светлое здание с большим белым крыльцом и множеством окон.

Пройдя пост охраны, я направляюсь ко входу. Перед крыльцом стоят две пары (наверное, чьи-то родители) и женщина, которая все время шмыгает носом, словно недавно подхватила простуду. Я захожу внутрь и иду к стойке информации. Как я поняла, надо выписать пропуск, и меня проводят в зал для встреч, после чего позовут Элизу. Сердце колотится так, словно сейчас вырвется из груди, руки мокнут от волнения, один глаз чуть подергивается. Я передаю свои документы и говорю:

– Я к Элизе Локс.

Тучная женщина в больших очках зависает на минуту, потом поднимает на меня глаза:

– К кому?

– Э-л-и-з-а Л-о-к-с, – повторяю я медленно, по буквам.

Она хмыкает и бубнит что-то типа того, что такой не знает, отдает мне документы и возвращается к монитору.

Я остаюсь стоять, не зная, что же мне делать. Через пару-тройку секунд она опять смотрит на меня:

– Мэм, у нас нет такой пациентки.

– Не может быть. – Я начинаю злиться.

Когда уже люди начнут выполнять свою работу добросовестно? Не могла же Элиза исчезнуть за каких-то пару дней.

– Проверьте, пожалуйста, еще раз. Может, я неверно называю имя, может, я где-то ошиблась. Но она точно ваша пациентка, – твердо произношу я.

Женщина тяжело вздыхает и снова зависает, уставившись в монитор. Через пару минут мотает головой, но я остаюсь стоять перед ней.

– Ладно, пойду проверю по другому журналу. Подождите тут.

Самые страшные мысли начинают кружиться в голове: «Может, она попросила, чтобы к ней никого не пускали, потому что просто не хочет меня видеть? Нет, мне тогда бы так и сказали. Может, она убежала? Но тогда ее нашли бы в списках. Или не нашли бы? А вдруг с ней что-то случилось? Нет, не может быть».

Когда она возвращается минут так через десять, я уже изнемогаю от нетерпения, расхаживая туда-сюда и не находя себе места.

«Что же я наделала, зачем оставила ей эту дурацкую записку?» – ругаю себя я.

– Ну что? – спрашиваю с надеждой.

– Извините, мэм, но у нас такой пациентки нет. Может, вы ошиблись клиникой?