Пять жизней на двоих, с надеждой на продолжение

Правая часть, как вы уже поняли, для хозяйственных нужд практически не используется. Ее хозяином можно считать старого толстого барсука; вход в его нору скрыт в дальнем глухом углу террасы за сплошными кустами. По ночам он иногда спокойно прогуливается по всей территории. Я его сам видел пару раз с балкона, поздно зачитавшись и выйдя покурить при луне (первый раз просто обалдел и не мог поверить своим глазам). А его нору мне Дигуня показал. Однажды на него что-то нашло, и он меня по всем террасам водил – демонстрировал тайны своих владений, типа экскурсию глупому хозяину устроил.

Черепичная крыша домика Жинет находится ниже уровня следующей террасы, на которой в двухэтажном доме находится и наша квартирка. Строился и достраивался он сложно и долго, начиная с пятидесятых годов прошлого века. У этого сооружения два этажа и выступающая справа и вниз пристройка. Это наша спальня (на земляном этаже, если по-французски), где помещаются только кровать, пара платяных стенных шкафов, книжная стенка и небольшой стол. Больше ничего не влезает. Но нам и не надо. Мы туда спускаемся только на ночь. Сосед с юмором называет это «уйти на жердочку», потому что когда-то в пристройке был курятник.

На первом этаже слева – главная комната, что-то типа студии с двумя короткими диванами, стоящими буквой «Г» перед телевизором, большим столом и кухней. Стеклянная дверь в правом торце дома выходит на персональную терраску. Соседнюю комнату, с которой у нас общий, разделенный «кото проходимой» перегородкой, балкон, хозяева используют как мини-гостиницу. Сами, Жан-Пьер и Аник, очень симпатичная и открытая пара, живут на втором этаже. Она смешанных бретоно-провансальских кровей, у Жан-Пьера испанские корни. Для этих мест это обычное дело. Местных уроженцев с несколькими поколениями предков практически не осталось. Рядом с домом слева есть еще небольшое жилое сооружение. Студия, которую умелец Жан-Пьер построил сам и которую соседи тоже сдают туристам. Еще одна лестница позволяет подняться на две следующие узкие террасы, где у них расположен и сад, и огород. Вся эта территория обнесена общей оградой, в основном против диких свинок и кабанчиков, которые в изобилии водятся в соседних зарослях.

Главную ценность нашего жилища, несомненно, представляет небольшая (80 кв. м), но очень симпатичная терраса с полоской насыпной плодородной земли у подножия отвесной скалы. В ней еще дед Жинет выкопал приличную пещеру (кав). Теперь там пол выложен плиточкой, стоит наша стиральная машина и лежат садовые инструменты и всякое «полунужное» барахло. Кроме него, в пещере живут здоровые пауки и слегка расплющенные ящерицы, похожие на маленьких драконов. Моя жена Мариша называет их тритонами, но это гекконы.

На этой террасе и проходит вся наша летняя жизнь: завтраки, обеды, редкие приемы гостей, валяние на солнышке или под тентом. Хоть голышом загорай, никто не увидит. На маленьком собственном кусочке земли я вечно что-то сажаю и пересаживаю, развожу древесных лягушек и наблюдаю за жизнью парочки знакомых богомолов, подкармливая их кузнечиками и бабочками.

Вот такой он, наш маленький Рай! Мы его выбрали из двух возможных вариантов (второй – двухкомнатная квартира внизу, в многоквартирных жилых домах в Болье) исключительно ради Дигуни. Я представил себя на его месте, посмотрел на реакцию ошарашенной всем увиденным супруги и однозначно ткнул пальцем в эту точку на карте.

Именно в нем мы сейчас с Дигуней и валяемся на диване. Как я уже упомянул, он начал выгрызать из задней лапы очередную колючку, которую подцепил, шастая по местным чапыжникам. Такой позыв к чистоте у него нечасто случается. Сейчас как раз процесс только начался – никак не стоит этой вспышке энтузиазма мешать. Все равно до конца он его редко доводит, одной лапой все обычно и ограничивается. Обозначил намерения – и достаточно, пора и отдохнуть.

Тогда я зову Маришу, чтобы она закончила операцию по приведению его шикарной шкуры в относительный порядок. С хвоста, боков и спины вытаскивать колючки нам благосклонно разрешается, а вот задние лапы и живот – с ними сложнее. Последний вообще табу! Интересно при этом слушать их переговоры, в которых коту предлагается потерпеть, а он мрачно намекает уже почти басом, что его терпение не безгранично. И когда, по его мнению, хозяйка переходит границы дозволенного, лапки все-таки пускаются в ход: увесисто, но, как правило, без коготков.

Раз в месяц мы проводим эту операцию основательно, включая и стрижку. Почему-то именно летом Дигуня обрастает настолько, что превращается в пушистый шар, а зимой, наоборот, линяет. За это он и заработал у нас прозвище «Обормот Австралийский» (интересно, что у его предшественника Гуни была такая же странная тенденция).

Вот во время полной стрижки без царапин на руках мы, как правило, не остаемся. Но уже через полчаса после распаковки его из полотенца и мрачных воплей в наш адрес кот приходит сначала в себя, а потом и к нам. И начинает все наши царапины на руках зализывать, как собака. А заодно всегда рад просто лизнуть заодно и в щеку.