Пять жизней на двоих, с надеждой на продолжение

Празднование, как и всегда в общежитии, проходило бурно и бестолково. Примерно так же, как и было подготовлено. Хорошо, что Валентина в качестве подарка пару литров клюковки выдала, и родители перед этим пирогов маминых привезли. На шум и запах забредали какие-то совсем случайные люди, и скоро все смешалось в нашей с Омаром маленькой комнатке. Сначала тамадить пытался мой приятель, очень занятный суданский то ли студент, то ли уже аспирант из Строгановки. Его звали Садык – такой вылитый русский курносый деревенский мужичок, но только черный. Умелец на все руки, вот только рисовать не умел. Зато коврики национальные плел, один мне и подарил. Остальные у себя дома хранила его подруга Маша, необъемная такая продавщица из мясного отдела продуктового. Он одним своим видом, вращением глаз и неожиданными тостами веселил всех, но после клюковки быстро сломался.

Провожать Ольгу почему-то опять случилось мне, а двух моих знакомых барышень до метро доводили Тарон с Суриком. Они же мне и передали потом все их нелестные комментарии в мой адрес. И объяснили, почему я больше не увижу свою любимую антикварную книгу «Мужчина и Женщина» (два тома было как память о Пошехонье; там в деревне нашли). А вот куда девался Саша Мантов, который действительно пришел одним из первых, никто не помнит. Наверное, просто напился и растворился в общаге, забыв про стратегическую цель своего прихода. Наша кафедральная клюковка, она очень коварная – пьется как морс, но градусов побольше, чем у водки. Ну и, кроме нее, – у нас еще было домашнее крепленое армянское вино.

На этот раз у меня хватило ума поймать машину (родители подбросили денежку на день рождение), хотя меня очень активно заманивали подняться в квартиру, чтобы опять с родителями знакомиться. И выйдя из подъезда, я уже спросил у первого встречного, не где мы, а где рядышком стоянка такси.

С того момента Оля частенько стала приезжать в нашу общагу на Соколе. И всегда с сумками, полными съедобных продуктов с маленького экспериментального пищевого заводика у Новослободского метро, директором которого недавно стал ее отец (между прочим, еду для космонавтов именно там делали). Мантов как-то, хлебнув халявного спирта, меня просветил, что еще пару лет назад ее отец был зам. министра РСФСР по пищевой промышленности, но что-то не так пошло, вот его и опустили в иерархии сильно пониже.

– Может, и лучше, что тогда в общаге у нас не сложилось, – добавил он глубокомысленно.

Практичный такой был новый сотрудник у Манакова. Дядя Саша, как его у нас прозвали, так как он отслужил до института в армии, где даже в партию вступил, и очень любил всех поучать со словами «Ты дядю Сашу слушай – солдат ребенка не обидит». И вообще был сильно похож на почтальона Печкина, которого мы еще не знали или уже знали? Не помню. И отличался великолепным чутьем на халявную выпивку – стоило в любом месте кафедры начать что-то разливать, тут же появлялся дядя Саша – ненавязчиво, но с таким блеском в глазах, что не пригласить его было невозможно. Типаж прямо по Саше Черному: «Несложен и ясен, как дрозд. В России подобных орясин, как в небе полуночном звезд» – нравится мне и этот поэт, и это стихотворение «Человек в бумажном воротничке», поэтому второй раз его вспоминаю. (Таким манером он еще царскую Россию характеризовал, но я уверен, в данном вопросе ничего с тех пор принципиально не изменилось. Не утерплю, добавлю из его «Стилистов»: «У поддельных ваз этрусских встретил я двух бравых русских, зычно спорящих друг с другом, тыча в бронзу пятерней: «Эти вазы, милый Филя ионического стиля!» «Брось, Петруша! Стиль дорийский слишком явно в них сквозит…». Я взглянул: лицо у Фили было пробкового стиля, а из галстука Петруши бил в глаза армейский стиль».)

Но оставим обоих Саш в покое и вернемся к аспирантской реальности. Мы (я с моими армянскими приятелями) были вечно голодными и всегда с радостью встречали Олю со съедобными дарами. Ездила она в общагу, ездила… и однажды осталась на ночь. Куда-то мой сосед опять делся надолго. Потом ей показалось, что эта ночь бесследно для нее не прошла, и меня познакомили с семьей. И я понял, кто в ней принимает решения – отнюдь не родители. А вскоре мы вместе и в Ярославль съездили.

У моей мамы при знакомстве была двойственная позиция: с одной стороны, она, конечно, была рада, что я закрепляюсь в Москве и наконец-то перестану ей мотать нервы (любимое выражение), с другой – не очень ей понравилась Оля. И она вдруг начала ей всю правду-матку про меня выкладывать без прикрас – в смысле вводить гостью в курс моих запутанных отношений с местными барышнями. Я даже сам удивился, как много она, оказывается, знала, но Ольге все это было до лампочки – она ничего не слушала и четко двигалась к намеченной цели. Причем намечаемая свадьба никак не была вызвана вымышленными ею последствиями нашей близости.