Пять жизней на двоих, с надеждой на продолжение

По старой идиотской привычке я надеялся что течение куда-нибудь вынесет. И просто ждал, надеясь, что может, в лучах славы школы Шефа меня куда-нибудь позовут, где можно будет так же интересно продолжить работать. Дурак был и еще до конца не понимал, в каком уникальном коллективе оказался и прижился.

Поэтому вопросом прописки действительно не заморачивался, тем более что до женитьбы как минимум еще три москвички делали мне предложения такого плана. Одна из них, моя еще ярославская подружка, только что москвичкой ставшая, приехала работать в столицу по направлению (это ж надо было такое пробить) после окончания нашего института. Тут было очень много чувств. Слишком много, но человек она была замечательный, умный и понимающий. Как подружка – просто золото.

Вторая была разведенная дама из профильного нам химического вуза (старше меня лет на пять, но в полном порядке, очень сильно озабоченная своей карьерой). Деловая и практичная, но к науке совсем не способная. Предлагала брак зарегистрировать (и считать пока фиктивным), чтобы меня можно было прописать (с разными письменными оговорками), а если решу считать его не таким уж и фиктивным, пусть так и будет. Это позволит мне остаться на кафедре (если возьмут) или в Москве и жить у нее в одной из трех комнат, а там видно будет. Но диссертация, статьи и все остальное – с меня! И меня бы это тоже вполне устроило.

Третья вообще уже расписала мою будущую с ней жизнь подробно по пунктам и во времени. Вот думаю сейчас, почему я на ней не женился? Симпатичная была шатенка с остреньким носиком. Из семьи потомственных дипломатических работников – квартирного вопроса не стояло. Оканчивала МГИМО. Голубые глаза, красивые волосы до плеч, худенькая, но с хорошей фигурой. И с железным характером.

Может, последнее было бы и к лучшему? Почему-то, когда про нее вспоминаю, на ум первая супруга Джеральда приходит. А вдруг бы эта раньше из меня писателя сделала? Книжки всякие интересные (прочим малодоступные) на английском читала и меня обещала подтянуть по языку за три месяца. Правда меня скорее по семейному профилю бы направили. Я так думаю.

Ищу ответа на этот вопрос и не нахожу. И не то чтобы испугался ее железной настойчивости (хотя, честно говоря, меня всегда это в женщинах останавливало), просто я инфантильно ждал, а чем же все это кончится? Куда развитие событий повернется? Вот так все оно и происходило. Интересно, что предложение поехать вместе с ней в подмосковный санаторий опоздало всего на пару дней. Если бы я туда уехал, моя первая семейная жизнь, скорее всего, началась бы совсем иначе.

Но она сложилась так, как сложилась. И об этом я сейчас не жалею. Во-первых, это бессмысленно. А во-вторых, смотрю на дочь и внука – и радуюсь. И внучка Даша – красавица и, говорят, умница (жаль, только в интернете ее фото вижу, не хочу навязываться и вторгаться в их жизнь, там Ольга Ростиславовна активно себя задействовала).

Почти семнадцать лет (минус три года моего пребывания за границей) мы продержались вместе. Было и хорошее, и плохое. Я далеко не ангел. Кафедральная жизнь, как правило, была для меня важнее домашней, а любимая работа по сравнению с супругой – вне конкуренции. Довольно быстро я понял, что какого-то душевного понимания и единения с семьей супруги у меня явно не получится. Но уже появились дети. Надо было приспосабливаться и жить дальше.

Но оказалось, что это не так-то просто сделать. В характере Ольги существовали только две крайности: она находилась либо в состоянии безоглядной влюбленности, либо в состоянии беспощадной ненависти. И не только по отношению ко мне: аналогичные перепады были свойственны ей и по отношению ко всем членам их семьи. И к сестре, и к родителям. Во втором состоянии она абсолютно не отдавала себе отчета в своих действиях. И поэтому вся наша жизнь через некоторое время превратилась в постоянное чередование полос: белая – черная и т. д. А, главное, что возникновение последних происходило совершенно непредсказуемо и иногда без какого-либо очевидного повода.

Потом, задним числом, супруга их непременно находила, так как должна была остаться права всегда и во всех ситуациях. Среднего состояния ей не было дано вообще. Может, она и не виновата в этом, просто такая вот своеобразная была у нее психика. Потом к этому добавилась прямо патологическая любовь к сыну, перемешанная с дикой ревностью его ко мне, к любым моим отношениям с ним. К дочери ее настрой был совершенно иной, достаточно прохладный, Марина это чувствовала. И находясь постоянно за спиной брата, слава Богу, развивалась в очень большой степени самостоятельно, без постоянного давления со стороны матери.

В дебюте семейной жизни, естественно, доминировал белый цвет, потом пошли перепады, а кончилось все сплошной чернотой. Белый фон совсем исчез, и жить вместе стало невозможно.