Пять жизней на двоих, с надеждой на продолжение

Я сейчас вспомнил, что послужило для меня последней каплей, после которой я вообще перестал воспринимать ее даже просто как нейтральную женщину. Мы куда-то ехали на такси, и вдруг она как завизжала, задергалась, придя в состояние полной экзальтации. Шофер аж чуть на тротуар не выскочил. Оказалось, что она случайно увидела артиста Михаила Ножкина. И впала в неудержимый восторг. Только что не кричала: хочу! хочу!

Я ей предложил выйти и броситься к его ногам, на грудь, на шею повеситься вряд ли разрешит, может, тогда он и обратит на нее внимание, хотя таких восторженных идиоток у артистов всегда хватает. А она мне заявила в ответ, что с восторгом именно это и сделала бы. И что готова на все, и что Ножкин бы перед ней не устоял, но вот дети мешают, да и я тут путаюсь по жизни. Я посмотрел на нее – рядом сидела совершенно чужая и очень неприятная женщина. Прямо – брр!

Последний год нашего общего существования в одной квартире, вернее, в одной комнате – две были отданы детям (во время моей работы в Тунисе мой кабинет был передан в пользование Славы) – был кошмарным. Мои предложения выделить мне одну из комнат, а ей жить с Мариной в большой, были отвергнуты категорически. Да и мне Маришу было просто жалко, и так я был перед ней действительно виноват, как-то не сдержался.

Я с Ольгой практически не разговаривал и не поддерживал никаких отношений. Рано уходил – поздно приходил. Работал (разбирался со словарем и с массой всякой писанины) в основном на кафедре. Что было жутко не удобно. Сам как-то питался, тем более что она показательно перестала готовить для меня.

Хуже всего, как только я появлялся дома, начинала рассказывать детям, какой у них отвратительный отец. И при любой возможности проделывала то же самое перед родителями, а также в присутствии любых посторонних слушателей.

Зачем я так долго это все терпел, сам не могу понять. И дотерпелся, пока она перед одним из моих вечерних приходов с работы дверь на засов изнутри не закрыла. Опять, как в случае с аппендицитом. В этот раз у меня аж все в глазах побелело, когда я на это нарвался. Попросил у соседа топорик и фомку, замок сломать. Слава Богу, не получилось.

Что бы я с ней сделал, если бы это вышло, не знаю. У меня в жизни бывали такие моменты, когда пелена глаза застилала, и я неуправляемым становился. Но она еще и маму вызвала. И та, как всегда, немедленно прибежала. Посмотрел я на все это, в очередной раз решил, что сам дурак, плюнул и ушел ночевать на вокзал. Никого из знакомых беспокоить не хотелось.

Конечно, это только мой субъективный взгляд на ситуацию, но другого, может быть, и более объективного, у меня нет. Хотя я понимаю, что, если бы Ольга умела излагать свои эмоции письменно, она бы выдала иную картину. А уж устно-то тем более! И считала бы себя абсолютно правой. Такая ситуация отлично показана в очень неплохом французском фильме «Супружеская жизнь» (La Vie Conjugale). Первая серия от лица Жан-Марка, вторая от Франсуазы. День и ночь или наоборот, и обе стороны уверены в своей правоте.

Развод, с которым я после ухода тоже почему-то тянул довольно долго, проходил непросто, хотя я вообще ни на что не претендовал. Забрал какое-то барахлишко из одежды, свои марки и подарок отца – чучело черепахи из Камбоджи. Даже библиотеки не коснулся, а как долго и любовно собирал.

Но она сначала на заседания не являлась, а когда пришла, закатила там такой спектакль, что судья, которая сначала была на ее стороне, сказала мне с сочувствием:

– Господи, и как же вы с ней жили?! Это же мегера какая-то!

И даже из моей следующей просьбы – выписать меня из квартиры, что ей самой же было выгодно, она устроила целое представление. Брр!

Долгое время после ухода я усиленно старался выбросить этот период моей жизни из памяти. Чтобы все эти сцены не крутились по ночам в моей голове, работал как зверь и падал в сон замертво. Если было где падать. Однажды даже на кафедре пришлось переночевать. Неделю жил у Николаича. А принимать приехавших французов напросился к Глебычу. Пользуясь, что они с Ларисой куда-то уехали, оставив дочь Татьяну за нами присматривать. Очень старался забыть все эти моменты навсегда и, как мне казалось, преуспел.

Но когда лет через десять-пятнадцать она вдруг позвонила мне на работу, реально стало плохо просто от одних звуков ее голоса. Без вступлений сразу мне был предъявлен ультиматум: либо я во всем каюсь, прошу прощения и возвращаюсь к совместной жизни, и тогда она не будет возражать против моего знакомства с семьей сына и внучкой Настей, либо я никогда их не увижу, так как Ярослав уже принял ее сторону. И хотя до этого я уже наладил почти нормальный контакт по Интернету с большим начальником Ярославом Игоревичем, но что-то опять делить с ней, даже ради знакомства с внучкой, упаси Боже. Ни за что, и никогда! (Что у нее были за переговоры с Ярославом, не знаю. Не стал интересоваться. Но это был его выбор – встал на сторону матери, имеет право.)