Пятая голова Цербера

И зачем я так строчу?.. У моих учительниц, паскудных тупоголовых старых баб, всегда было наготове объяснение: потому что я держал (и держу сейчас) перо неправильно. По большому счету, этим ничто не объясняется. Почему я держу его именно так, а не иначе? Я хорошо помню первый урок письма в школе. Учительница сперва показала нам, как правильно держать перо, потом по очереди подходила к каждому и ставила пальцы на место. Мне она их заломила так, что я оказался в состоянии нарисовать только дрожащие неразборчивые палочки, а от моего пера бумага то и дело рвалась. Меня за это наказывали так, что по моем возвращении домой мать вынуждена была уходить вверх по реке, где не было выхода стоков, и стирать там одежду, отчищая ее от крови, а я, смущенный и пристыженный, как нашкодивший кот, оставался дома, завернувшись в кусок ткани или старый парус. В конце концов после долгих экспериментов я научился держать перо так, как держу его сейчас, зажав между указательным и средним пальцами. Большой палец волен заниматься, чем хочет. Я утратил звание Мальчика, Который Не Умеет Писать, и получил взамен титул Мальчика, Который Пишет Хуже Всех. А поскольку такой ученик (и никогда ученица) должен, так или иначе, быть в каждом классе, меня перестали пороть.

Ответ на вопрос, почему я держал перо именно так, а не иначе, таков: потому что, если я держу его иначе, несвойственным мне способом, я вообще ничего не в состоянии написать. Минуту назад я в первый раз за много лет проверил это и убедился, что во мне ничего не изменилось.

Знаете закон Долло?[97] Исследуя панцири ископаемых черепах [98], великий бельгиец сформулировал свой Закон Необратимости Эволюции: «Орган, претерпевший дегенерацию в ходе эволюции, никогда больше не примет исходные размеры, а исчезнувший орган никогда не появится снова; если же потомки возвращаются к образу жизни, для которого этот орган имел первостепенное значение, орган тем не менее не восстанавливает утраченное состояние, а организм вырабатывает ему замену»[99].

Я размышлял, где может находиться моя подземная камера. Я часто проходил мимо цитадели пешком или проезжал в экипаже, и хотя она очень велика, размеры ее все же не настолько значительны, чтобы камера располагалась в застенках прямо под ней – мы со стражником прошли слишком большое расстояние. Итак, с технической точки зрения мое узилище расположено за стенами цитадели. Где именно? Цитадель выходит на Старую Площадь. Направо лежит канал; там камера не может находиться, потому что в ней хотя и холодно, но сухо. Позади цитадели громоздятся палатки и тянутся торговые ряды с многочисленными лавками. В одном из этих магазинчиков я однажды купил медный инструментик – она меня очаровала, нехитрая поделка из скоб, зубчатых зажимов и жестких маленьких крючков. Я все еще не догадываюсь о его предназначении, могу только гадать, не применяется ли оно в ветеринарной медицине. Воображаю, как его погружают в разъятый живот большой ломовой лошади, проталкивают мимо печени и тонкого кишечника, отводят селезенку и, приближая к позвоночнику, наконец втыкают в пораженную болезнью и подлежащую иссечению поджелудочную железу. Итак, о чем бишь я? Представляется крайне маловероятным, чтобы они построили камеры под этим местом, потому что оно отстоит от цитадели на приличном расстоянии, и друзья узника (если, разумеется, они у него есть) легко могут строить планы освобождения его оттуда.

А вот слева вздымается комплекс правительственных зданий. Туннель, соединяющий их с цитаделью, имел бы весьма разумное назначение. Клерки и бюрократы могли бы найти убежище в цитадели во время массовых волнений, не рискуя выбираться на улицу, где их бы в два счета затоптали. И если такой туннель в действительности был сооружен, кажется весьма логичным, на тот случай, если бы потребовались особо секретные места содержания узников или основная тюрьма оказалась переполнена, соорудить в его стенах эти камеры. Итак, я почти наверняка заточен под одним из правительственных учреждений, возведенных из толстого кирпича, – всего вероятнее, под Министерством Архивов.

Я спал, и мне снились самые разнообразные сны, а тем временем свеча моя догорела. Надо бы мне быть с ней поосторожнее; если они снабдили меня свечами и спичками в этот раз, нет никаких гарантий, что они восполнят этот запас, когда он истощится. Я пересчитал их: одиннадцать свечей, тридцать две спички, сто сорок листов чистой бумаги, чернильная ручка, в которой чернила появляются в ходе реакции с влагой воздуха, так что терпеливый человек мог бы с ее помощью покрасить четыре стены камеры в черный цвет. К счастью, мне никогда не было свойственно это качество.