Пятая гора

Илия взял мальчика за руку, и они побрели куда-то наугад. Дым пожарища, разогнанный было ветром, теперь снова сгустился так, что нечем стало дышать. «Может быть, все это мне во сне привиделось? — думал Илия. — В кошмарном сне».

— Ты сказал моей матери неправду, — молвил мальчик. — Город разрушен.

— Разве это важно? Если она все равно не видела, что творится вокруг, почему бы не дать ей умереть счастливой?

— Потому что она доверяла тебе, а перед смертью сказала, что стала Акбаром.

Илия изрезал ступни осколками стекла и черепицы, и боль показала ему, что это ему не снится, а происходит на самом деле. Кое-как они добрались до площади, где — о, как давно это было! — вокруг него собирались горожане, и он улаживал их тяжбы, рассуживал споры. Ныне же небо над площадью было словно вызолочено огнем пожаров.

— Не хочу, чтобы мама стала тем, что я сейчас вижу, — упрямо твердил мальчик. — Ты сказал ей неправду.

Илия видел: он держит свою клятву, и не проронил ни слезинки. Нога кровоточила, и израильтянин решил, что это к лучшему — боль прогонит отчаянье.

Он осмотрел рану, оставленную ассирийским мечом, и убедился, что она не так глубока, как ему казалось. Присел на том самом месте, где еще недавно, стоя на коленях, ждал смерти, но был спасен лазутчиком. Заметил, что люди уже не мечутся, а живыми тенями медленно бродят в пыли и дыму средь развалин, как позабытые на земле, вечно неприкаянные души. Жизнь не имела больше смысла.

Лишь немногие подавали признаки жизни. Илия слышал, как перекликаются женские голоса, как горстка уцелевших воинов отдает приказы, пытаясь восстановить порядок. Но как мало их было, как мало они могли!

Жрец сказал однажды, что мир — это сон, снящийся всем богам сразу. А что, если в словах этих заключалась какая-то истина? Может быть, ему по силам сейчас пробудить богов от этого кошмара, а потом навеять им другой, более спокойный сон? Ведь ему самому случалось просыпаться по ночам от страшных видений и, успокоившись, засыпать снова. Почему же такое не может случиться с творцами мироздания?

Он то и дело спотыкался о мертвые тела. Убитым больше не было дела до податей, до ассирийцев, ставших лагерем в долине, до обрядов и таинств, до бродячего пророка, который в прежние дни обращал к ним слова своих проповедей…

«Я не могу оставаться здесь… — думал он. — Она завещала мне своего сына, и я не обману ее ожиданий, даже если это будет последнее, что мне придется сделать на этом свете».

Илия с трудом поднялся, взял мальчика за руку, они двинулись дальше. Увидев, как грабят полуразрушенные дома и лавки, он впервые за все это время попытался вмешаться и попросил остановиться, не делать этого.

Но люди оттолкнули его со словами:

— Не лезь! Мы подбираем крохи от того, что пожирал правитель.

У Илии не было сил спорить с ними; он повел мальчика прочь из города, и вскоре они оказались в долине. Ангелы с огненными мечами не преграждали им путь.

«Сегодня полнолуние».

Здесь, где не было ни дыма, ни пыли, он увидел наконец озаренную луною ночь. Несколько часов назад, когда он пытался уйти из Акбара в Иерусалим, было так светло, что он легко различал путь. Сияющая луна помогла и ассирийцам.

Мальчик вскрикнул от неожиданности, споткнувшись о распростертое тело. Илия наклонился и узнал жреца: он был четвертован, но еще дышал, устремив глаза к вершине Пятой горы.

— Как видишь, финикийские боги одолели в небесной битве, — еле ворочая языком, но совершенно спокойно проговорил он, и струйка крови потекла у него изо рта.

— Хочешь, я прекращу твои мучения? — спросил Илия.

— Боль моя меркнет рядом с тем счастьем, что чувствую я, исполнив свой долг.

— Неужто твой долг состоял в том, чтобы уничтожить город, населенный праведниками?

— Город погибнуть не может, гибнут только его жители вместе с мыслями и чувствами своими. Настанет день, придут в Акбар другие, изопьют из источников его, и камень, что оставил основатель его, будет омыт и отерт новыми жрецами. Ступай прочь: мне мучиться осталось недолго, а вот твое отчаянье пребудет с тобой до гробовой доски.

Изуродованный жрец был при последнем издыхании, и Илия двинулся было дальше, но в этот миг его догнали и окружили кольцом люди — мужчины, женщины, дети.

— Это все из-за тебя! — кричали они. — Ты осквернил свою отчизну и навлек проклятье на Акбар! Да увидят это боги! Да узнают они, кто во всем виноват!

Его пинали, толкали, трясли. Мальчик высвободился и исчез. Горожане били Илию по лицу, по груди, по спине, но он, словно не замечая этого, думал только о том, что не сумел даже удержать его рядом с собой.

Продолжалось это недолго: слишком уж неистовой была их ярость, и акбарцы быстро выдохлись. Илия пал наземь.

— Убирайся отсюда! — сказал ему кто-то. — Ты ненавистью ответил нам на любовь.

Горожане ушли. Илия долго лежал на земле, не в силах подняться. Когда же он все-таки сумел оправиться от позора, это был совсем другой человек: он не хотел теперь умереть, не хотел и жить. Он ничего больше не хотел. И ничего больше не осталось в нем — ни любви, ни ненависти, ни веры.

* * *