Пятая мата

— Как же! — опять высоко подхватил Пайгин. — Кабы летай жары стояли — в воду бы курялись! Холодно стало.

— Отдыхайте, пожалуй! — кивнул Романов и тут же остановил Бекасова. На листке ученической тетради начальник быстро, размашисто написал:

«Чулымская сплавконтора, директору.

Пятая мата затонула в устье Боровой. Необходимо плотить наново. Требуются рабочие, такелаж. Романов.

20 августа 1942 года».

— Ты, Яковлевич, мимо пойдешь… Занеси радисту. Пусть сразу же передаст. Срочная, И скажи, что ответа жду!

2

Уже и успокоиться бы Романову следовало, а вот не мог он одолеть растерянности,

Не мудрено было оказать и слабость. Тихон молод, ему и тридцати нет, а начальником участка всего год, и беда эта — беда всей сплавконторы — накатила на него первая. Первая!

Он горько усмехнулся. Надо же так, что именно у Боровой мата на прикол встала! Что бы ей подальше, к Черкесове, прибиться. Там бы Власова, не его забота… А Новосибирск давно директора Иванова телеграммами засыпал и только одно требует: березу, березу отгружай! Ой, не скоро еще попадет береза на завод…

В конторке не сиделось. Низкий потолок, зажелтевшие стены — давно бы выбелить эти стены — давили, вроде и дыхание спиралось в нагретом кабинете…

Радист, где же он, Белобородов? Не должен тянуть с ответом директор… Начальник вздохнул еще раз, стянул с себя брезентовую робу, сбросил твердую, военного покроя фуражку и ринулся к двери.

На крыльце наметанным взглядом окинул залитый утренним солнцем поселок.

Вдоль серой залысины берега — два ряда почерневших домишек с прогибами замшелых крыш… За ними — зеленые лоскутья огородов с желтой крапью высоких подсолнухов, а дальше — порыжелая луговина и ровной стеной сочная дымчатая синева соснового бора.

Древне, слитно с землей стояла родная сибирская тайга и, как всегда, мягко успокаивала, гасила нутряные всполохи… Еще Чулым неведомым, непостижимым образом врачевал: снимал напряжение, уравновешивал и укреплял душевные силы. Подвижной, весь в легком серебре солнечных пятен, весело, зовуще бежал он к недальней своей старшей сестре Оби, что плавно и величаво несла широкие воды через болотистый Нарым, через темную тайгу и пустынную тундру в холодный Ледовитый океан…

До Чулыма — два-три десятка шагов. С крутизны яра все виделось и открывалось сразу. Старые ветлы и седые тальники на другой стороне. Ближе, на игривом блеске воды — ровная деревянная нить рейдовской запани, что держалась «головкой» на якоре. Внизу, под обрывом, выступы данного песка были исчерканы черными скобками смоленых лодок и обласков.

В треугольнике запани плотная набивь соснового леса упиралась в узкие сортировочные ворота из двух понтонов, и по тому, как на открытой воде, за сплоточным станком, заметно удлинилась толстая нить стянутых в пучки бревен, Романов с радостью определил: работают нынче сплавщики хорошо.

Конечно, наслышаны поселковые о мате. Конечно, разнесли Бекасов и Пайгин недобрую весть и знают рабочие, что им предстоит вскорости. Но вот — сам видел — вяжут лес безо всякой сумятицы.

В кабинете, в тишине, Тихон совсем успокоился, наскоро бодрил себя: работа, только работа предстоит и не больше того! А когда чулымский сплавщик леса боялся?!

В начале девятого на крыльце, а затем и за дверями кабинета раздалось быстрое шарканье мягких сапог, Романов тотчас узнал — так ходил радист участка Белобородов, маленький худенький человек.

Радист осторожно, с приглядкой, присел на краешек дивана и сухо доложил:

— Ответная радиограмма от товарища Иванова. Пожалуйста…

Тихон пробежал глазами текст и поскучнел лицом.

— Если торопитесь, то свободны, Николай Васильевич. Спасибо, супруге от меня привет!

Михайлов и Швора пришли вместе, будто сговорились.

На загорелом, обветренном лбу начальника четко проступили белые нити прямых морщин, еще глубже осели и без того впалые щеки и крепко, вызывающе, выперли сухие губы большого подвижного рта над заметной раздвоенностью широкого подбородка. Он выглядел заметно старше своего возраста. С пятнадцати лет на реке, на сплаве… В тяжелой работе, в жаре, в осенней непогоде и на лютом холоде рано крепнут телом и мужают лицом люди Чулыма.

Желая скорее себя взбодрить, Романов с наигранным весельем сказал:

— Что же, други, задачка из простых: объявить мате мат! Вот и Иванов о том же самом… А раненько мы его сегодня потревожили. Вот, уже и приказ отбил!

Директор Чулымской сплавной конторы любил писать длинные обстоятельные приказы, и, будь это другой случай, другой приказ, Романов улыбался бы над словоохотливостью своего начальства.

Тихон читал вслух: