Пятая рота

Вход в модуль был сделан не по середине барака, а ближе к правому краю. В небольшом фойе, как и в нормальной казарме, располагались тумбочка дневального и двери в умывальник, сушилку, кабинет командира роты, каптерку и оружейку. Слева находилось просторное спальное помещение и смежная с ним Ленинская комната в самом торце модуля. Меня поразили две вещи: во-первых, мы были не одни — человек тридцать сержантов уже прибыли накануне с другой партией, а во вторых — кровати были одноярусные!

Привыкнув в учебке спать «на пальме», то есть на втором ярусе, я и подумать не мог, что в обыкновенной солдатской казарме может быть так комфортно и даже уютно: шестьдесят кроватей стояли в один ярус и к каждой прилагалась отдельная тумбочка, в которой можно хранить нехитрые свои пожитки! Несбыточная мечта курсанта.

— Строиться на завтрак.

Это все тот же маленький прапорщик не уставал проявлять о нас отеческую заботу.

Бросив свой вещмешок на свободную койку, я двинулся к выходу. Мой путь преградили две ноги, вытянутые в проходняк спального помещения. На табурете возле самой крайней койки, развалясь, сидел сержант, по виду — мой однопризывник.

— Товарищ младший сержант, — лениво, через нос выдавил он мне, — почему не приветствуете старшего по званию?

У меня на погонах было две лычки. У него — три. На одну соплю больше. Но, не учебка же?! Это в учебке полагалось отдавать честь даже ефрейторам, а тут, в линейных войсках, всё решает не воинское звание, а срок службы. А этот — мой однопризывник. Я обалдел от подобной наглости: мой же однопризывник пытается меня построить! Худого слова не говоря я двинул, что было дури сапогом ему по лодыжке, стараясь попасть по косточке, чтоб было больнее.

— Иди ты на хрен, — посоветовал я сержанту, — дай пройти.

Сержант поджал ноги, скорчившись от боли.

— Тебе — звиздец, — бросил он мне в спину.

Наша партия построилась перед модулем в колонну по три и под командой чуткого прапорщика двинулась в столовую.

Меж тем, наше появление в полку не осталось незамеченным: на пути нашего следования кучками стояли старожилы, приветствуя нас радостными криками «Духи, вешайтесь!». На их лицах было столько детской неподдельной радости, что, право, стоило повеситься уже только ради одолжения.

«Вешайтесь, духи, вешайтесь!». За свою службу я слышал этот бодрый призыв так часто, что у Советской Армии не хватило бы веревок, реши я безропотно исполнять эту просьбу всякий раз, как услышу. Всерьез к этому относиться даже как-то смешно: кто послабее, характером, тот повесится и без вашего доброго совета, а кто нормальный пацан — тому вся эта ваша дедовщина до лампады. Отлетает свое и сам, в свой срок, станет черпаком и дедом. Это игра такая. Не нами придуманная. В дедов, духов и черпаков. Пионерлагерь какой-то! А коль скоро игра придумана не нами, то не нам и правила нарушать. Их, эти правила, нужно понять, выучить наизусть и принять как руководство к действию. В этих размышлениях я не заметил, как приплелся до столовой.

Столовая произвела на меня впечатление, сопоставимое с атомным взрывом. Если бы Пентагон обрушил двадцать мегатонн неподалеку, я бы не взволновался сильнее.

Две ЦРМки — два длинных ангара под профильной оцинкованной крышей на бетонном фундаменте были соединены между собой кирпичной пристройкой, в которой находились котловое хозяйство, склад, посудомойка, разделочные цеха и тому подобное. Солдатская столовая представляла собой букву «П», ножки которой были обращены на дорожку, что шла за палатками. В правом крыле обычно принимали пищу спецслужбы — саперы, разведка, связь, ремрота, РМО — рота материального обеспечения и полковые музыканты. В левом завтракали, обедали и ужинали все остальные. Проще сказать — пехота и карантин. И, когда мы, «справа в колонну по одному», вошли в столовую, все мы ошалели от изобилия яств, стоявших на столах в ожидании наших желудков.

Столы располагались в два ряда, в каждом из которых было семнадцать столов. Если принять во внимание, что каждый стол рассчитан на десять человек, то несложно подсчитать, что одновременно одно крыло столовой было в состоянии накормить триста сорок человек. Полковой завтрак закончился, но специально для карантина было накрыто два стола.

Слюни текут! Разум отказывается повиноваться, когда я вспоминаю об этом пиршестве!

Сказать, что в учебке кормили плохо — это ничего не сказать. Злой хозяин нелюбимую скотину — и то, кормит лучше. Перловка, сечка, макароны — все, неизменно сварено до состояния клейстера и не солено.

Хлеб, пропахший плесенью.

Щи, в которых плавает недочищенная картошка и вилок капусты, разрубленный на восемь частей тремя взмахами ножа.

Жопа!

Поросятам дать — так, породистые, и те откажутся.

И мясо…

Где оно было? Я не видел его с гражданки!