Читаем Пятая рота полностью

Тотальная унификация. Если у одного сапоги грязные, то пусть и у всей роты они будут грязные. Если один почистил, то пусть и вся рота почистит. Одинаковые хэбэ, одинаковые ремни, одинаковые сапоги, одинаковые мыльницы, полотенца и зубные щетки, одинаковость во всем. «Пусть безобразно, зато единообразно» — вот принцип, определяющий солдатское бытие. Унификация рождает желание хоть как-то выделиться из однородной солдатской массы. Поэтому старослужащие вносят в форму одежды, пусть крохотные, но изменения: делают сапоги «гармошкой», специально наглаживают стрелку на спине от лопатки до лопатки — «годичку», признак солдата второго года службы, поворачивают эмблемы в петлицах под иным углом, нежели предписан Уставом, делают углубление в панаме в форме правильного ромба. Такое углубление (имеющее простонародное название по имени женских гениталий) делает панаму похожей на гражданскую шляпу. Только с хлястиком и звездочкой. Словом, каждый в меру возможностей и вкуса старается ненавязчиво выпятить свою индивидуальность.

И всепоглощающее единоначалие, принцип которого, если отбросить словесную шелуху, вмещается в три слова: «командир всегда прав!». Командир роты всегда прав перед командирами взводов, а командир полка правее комбатов. И это Закон. Майор будет распекать капитана, последними словами поминая его родственников по женской линии, и капитан обязан стоять по стойке «смирно» и не вылезать со своими возражениями. Даже разумными и своевременными. И в этом есть глубокий, даже можно сказать, философский смысл: майор тоже когда-то был капитаном и также молча стоял и впитывал в себя мат вышестоящего начальника. Поэтому, теперь, получив большую звезду на погоны, товарищ майор имеет полное право насладиться звуками своего голоса при полном молчании нижестоящего. Капитану, в свою очередь, также не возбраняется отловить подчиненного ему старшего лейтенанта и выместить свою злобу на нем при полном непротивлении последнего. Старший же лейтенант, чтоб выпустить пар, просто неизбежно построит сержантский состав и в кратких, но энергичных выражениях доведет до сержантов и старослужащих содержание текущего момента. Причем подчиненные старшего лейтенанта заодно узнают о себе и своих мыслительных способностях много нового и интересного. И так — сверху вниз. От министра обороны до самого распоследнего солдата первого года службы.

Армия дает человеку ограниченному и даже тупому бесценный шанс «выйти в люди». Нигде в гражданской жизни олух не сделает такой карьеры. А в армии, если у офицера нет «залетов», неснятых взысканий, если он не пьет на службе, а выпивает после нее, то карьерный рост ему гарантирован Положением о прохождении службы. Лейтенант — выпускник училища — через два года неизбежно станет старшим лейтенантом, через пять лет капитаном и так далее до подполковника включительно. И не командир части, ни маршал, ни сам министр обороны не в состоянии сдержать его продвижение по службе. Он будет последовательно командовать взводом, ротой батальоном. Это в Союзе. А в боевых условиях, где год засчитывается за три, звания идут в три раза быстрее! И в личное дело вносится запись: «в период с *** по *** принимал участие в боевых действиях в составе в/ч/ п/п ******». Такая запись сильно облегчает поступление в Академию и в положенный срок офицер, мягко скажем, звезд с неба не хватающий, привыкший ежедневно публично материть своих подчиненных, командует уже полком, бригадой, дивизией. При одном непременном условии: беспрекословная исполнительность. Если исполнять все, что тебе приказывают «сверху», не пытаться качать права или искать правду, то жизнь твоя в Вооруженных Силах будет легка и безоблачна. И очередные звездочки не забудут в положенный срок упасть тебе на погоны.

И все-таки, вопреки мнению напыщенных гражданских умников, в Армии умных людей гораздо больше, чем принято считать. И мудрости в воинском укладе жизни гораздо больше, чем в гражданской. Даже если на каждом шагу неподготовленного человека может удивить несуразность приказов и глупость при их исполнении, даже если в Армии повсеместно «круглое носится, а квадратное катается», все равно — воинский уклад создавался многими поколениями военных и не дело современников что-то в нем менять. Именно унификация и единоначалие позволяют нивелировать персональные амбиции каждого отдельно взятого военнослужащего и подчинить в полку сотни, таких непохожих между собой, людей воинской дисциплине, сколотить из них сплоченный коллектив и направить их волю и усилия на выполнение общих для всех, стоящих перед полком задач. И боевых, и бытовых.

А то, что ты уникальная и неповторимая личность, со своим богатым и глубоким внутренним миром — иди, доказывай это своей маме или, еще лучше, расскажи при случае любимой девушке.

Перейти на страницу:

Все книги серии Афган. Локальные войны

Похожие книги

Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Кто такие «афганцы»? Пушечное мясо, офицеры и солдаты, брошенные из застоявшегося полусонного мира в мясорубку войны. Они выполняют некий загадочный «интернациональный долг», они идут под пули, пытаются выжить, проклинают свою работу, но снова и снова неудержимо рвутся в бой. Они безоглядно идут туда, где рыжими волнами застыла раскаленная пыль, где змеиным клубком сплетаются следы танковых траков, где в клочья рвется и горит металл, где окровавленными бинтами, словно цветущими маками, можно устлать поле и все человеческие достоинства и пороки разложены, как по полочкам… В этой книге нет вымысла, здесь ярко и жестоко запечатлена вся правда об Афганской войне — этой горькой странице нашей истории. Каждая строка повествования выстрадана, все действующие лица реальны. Кому-то из них суждено было погибнуть, а кому-то вернуться…

Андрей Михайлович Дышев

Детективы / Проза / Проза о войне / Боевики / Военная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее