Пятая жизнь

– Я снова мужчина, – продолжала она, – я иду с площади к большому мрачному дому; впереди и сзади меня монахи – я вижу их капюшоны и черные плащи, под которыми, я знаю, скрыты белые рясы с изображением собаки, несущей в пасти горящей факел. Это доминиканцы – «псы Господни», всегда помогающие Святому суду. Я не осужденный; наоборот, они охраняют меня от толпы, громко и восторженно кричащей, гогочущей, но растекаясь по переулкам, она смолкает и превращается в серую понурую массу. Я чувствую, что это не правильно – праздник победы над бесовским отродьем должен продолжаться, и, наверное, мы слишком рано покидаем город. Для Святой Инквизиции здесь еще много работы, но почему-то у меня самого нет приподнятого настроения; хочется побыстрее добраться до кельи и задвинуть тяжелый дубовый засов.

Я гоню от себя тяжелые мысли, пытаясь сосредоточиться на лицах горожан, но получается плохо. Они мне безразличны настолько, что даже если б кто-то из них начал богохульствовать прямо у меня на глазах, я б сделал вид, что не замечаю ереси. К счастью, никто не решится сделать подобное в присутствии самого епископа.

Да, я – епископ, и мой сан, а также положение в Святом суде, внушают им ужас. Возможно, потому при мне они и стараются выглядеть веселыми и счастливыми. Лицемерные твари!.. Но почему-то мне совершенно не хочется сжечь их всех. Выходит, я такой же лицемер, потому что вершу правосудие, в действенность и необходимость которого перестал верить.

Почему Бог отдалился от меня, несмотря на то, что я исполнил обет? Или он посылает новое испытание, желая, в конце концов, причислить меня к лику святых?.. Но я не хочу быть святым!.. Господи, прости меня! Глаза, которые я все-таки сумел сохранить в памяти, кажется, стали мне дороже святости… Неужели они, как чума, заразили меня ересью? Если так, то исцеление от нее происходит только посредствам Святого костра. Но я не настолько глуп, чтоб ступить на него добровольно. Пусть инквизитор попробует доказать это…

Все, я дошел до своего пристанища и могу задвинув засов, чтоб предаться мыслям, не боясь, будто кто-то угадает их по выражению моего лица. «Псы Господни» отправились на «псарню», инквизитор заканчивает дела в серале – у него осталась одна ночь на общение с подозреваемыми, осужденными почему-то по подозрению первой степени, хотя виновны они ровно настолько, насколько и остальные; завтра их высекут и отпустят домой, и они останутся живы!..

Странно, подобная мысль рождает у меня вместо разочарования, незнакомое доселе злорадство. Может, посредствам широко распахнутых наивных глаз Анны, в меня вселился дьявол? Как сказано в Глоссе: «Большая сила имеется в глазах. Глаза легче других органов человеческого тела впитывают впечатления, поэтому часто случается, что внутреннее дурное возбуждение передает через них свой дурной отпечаток. А если глаза вообще полны вредительских свойств, то может произойти, что они даже окружающему воздуху придают дурные качества, заражая порчей всех присутствующих…»

Но ведь дьявол не может смотреть такими глазами!.. И несли они вовсе не «дурной отпечаток», а источали благость, от которой воздух наполнялся добром и нежностью; я помню теплоту, охватившую не только меня, но и все вокруг – это совсем не походило на дыхание преисподней… Тогда почему все происходит именно так? Почему Господь счел достойным уничтожить источник любви и благости, сравнимый по силе с ним самим?.. Что я говорю?!.. Господь наш Иисус Христос, защити меня, если сможешь, от дьявольских наущений…

У меня текут слезы. Наверное, формулировка «если сможешь» разбила основу моей веры, и что же осталось в итоге? Осталась девица, стоящая превыше всего, даже не телесной привлекательностью (хотя этого тоже нельзя отрицать), но своей божественностью, своей щедро расточаемой благостью! И под ней я собственноручно развел огонь, уничтожив ее во имя веры, которая ничего не может дать взамен!..

Я – еретик… Как мудро я заперся в келье, ведь если такие мысли вырвутся наружу!.. Но под окном никого нет и в коридоре тихо. Только Бог может услышать меня, но от него все равно невозможно скрыться… А я и не хочу от него прятаться, потому что эти глаза теперь будут мерещиться мне даже на святых ликах. Возможно ли это? Может, я не понял Божьих помыслов и это не я, а она, святая? Я же своим поступком уподобил себя Понтию Пилату, распявшему Христа?..

Боже, я сознаю, что согрешил и нарушил Твой Закон. Я раскаиваюсь в моих грехах и отворачиваюсь от них. Я верю моим сердцем, что Анна, как и Иисус, умерла за меня, и что ты воскресишь ее из мертвых!..

Колдун вздохнул. Искания несчастного епископа, смешавшего в один неразделимый клубок веру и чувства, перестали представлять для него интерес. Сопоставив увиденное, он уже сделал выводы и дальнейшее философствование не могло привнести в них ничего нового, поэтому он выполнил пассы, оглаживая шар, и тот стал тускнеть, пока не погас совсем, вернув комнату в объятия бледного лунного света.