Пятьдесят три письма моему любимому

Но дело было не только в этом. А в том, чего он не видел: в призраках моего отца и брата, смотревших на меня с этой фотографии. Мужчин, которые никогда не ограничиваются единственной женщиной.

– С меня хватит, Трой. Все кончено.

Я пошла к двери, но он схватил меня за руку и развернул к себе.

– Правда? Вот так? Потому что ты увидела меня с другой женщиной? – Он запустил руку мне в волосы, схватил их в горсть и потянул, заставляя меня откинуть голову. – А ты думаешь, для меня это просто? Думать, как ты ночь за ночью ложишься в постель с другим мужчиной?

– Это не другой мужчина. Это мой муж!

– Вот именно, Шейда! Он твой муж. Я не могу с ним соперничать. Не могу требовать. Не могу победить! – Он тяжело и жарко дышал мне в ухо.

– Трой, прекрати. Ты делаешь мне больно.

Но он только сильнее потянул за волосы.

– Ты думаешь, мне нравится ждать где-то на задворках твоей жизни, гадая, когда я тебя увижу? Может, в Рождество? Может, на Новый год? А потом ты являешься сюда и швыряешь мне в лицо вот это?

– Ты ничего не знаешь, – выкрикнула я.

– Нет? Так скажи мне, Шейда. Ты издаешь с ним те же сладкие стоны? Розовый запах твоей кожи тоже сводит его с ума? Ты так же мокнешь с ним, как и со мной? Расскажи мне, черт побери!

Все совсем не так, хотела сказать я. Но ничего не сказала. Потому что это значило открыть секреты, которые мне не принадлежали. И разве недостаточно, что я и так предала Хафиза?

Так что я позволила Трою проглотить эту горькую пилюлю, запив ее горьким настоем: я в объятиях мужа делю с ним все, что делила с ним.

– Я могу брать тебя как угодно, Шейда, – сказал он. – Но все остальное для меня под запретом. Ты не можешь быть замужем и держать меня на поводке. А если ты так не можешь, если ты не в состоянии справиться с этим, – махнул он рукой в сторону газеты, – значит, давай покончим со всем. Здесь и сейчас.

Да. За этим я и пришла. Покончить с этим, несмотря на разрывающую меня острую боль, и уйти, что бы там дальше ни происходило.

Столько возможностей уйти, столько причин так поступить, но все они, как костяшки домино, одна за другой попадали вокруг меня, и я осталась бессмысленно стоять там со своим изменчивым сердцем и лживой душой. Я склонила голову и опустила плечи, признавая поражение.

– Или уходи от него, – сказал он.

– Я не могу. Я не могу его бросить. Я нужна ему.

Трой стиснул зубы.

– Ты не можешь бросить его. Ты не можешь бросить меня. Ты не можешь быть в промежутке. Так чего же ты хочешь, Шейда?

Говорят, что измена разрушает все вокруг, что в ней нет победителей, есть только разбитые сердца. Я знала это. И все равно на это пошла. И я все равно взяла его лицо в ладони и целовала его, пока он не стал отвечать на мои жаркие, отчаянные поцелуи с тем пламенем, которое делало все остальное неважным.

– Мы что-нибудь придумаем. – Я взяла газету и швырнула в мусорное ведро.

Прижавшись друг к другу, мы пытались успокоиться, сдерживая этот коктейль спутанных, яростных эмоций. Я знала, что всякий раз, увидев его с кем-то другим, мне снова придется делать эти большие глотки тошнотворной отравы. Но я все равно стану это делать.

Я открыла дверь и приняла все, что пряталось за нею.

20. Покажи мне

20 января 1996 года

– Что там происходит? – Трой казался возбужденным, словно вот-вот собирался ворваться в ванную комнату сквозь запертую дверь.

– Еще минутку! – ответила я, сражаясь с подвязками черной секси-штуки, которую тогда купила. Надеть шелковые чулки было довольно просто, но вот все остальное… Фу.

«В следующий раз репетируй заранее, гений», – сделала я себе заметку на будущее.

Еще несколько попыток – и я сдалась. Хорошо, что у чулок был верх с силиконом. Я подвела глаза жидкой черной подводкой и нанесла на губы блеск. А потом сунула ноги в красные лаковые шпильки.

«Секс в обувной коробке», – сказала мне продавщица.

Как же странно они смотрелись в моем шкафу возле ряда простых, разумных балеток. Как два больших восклицательных знака посреди обычного предложения.

Я посмотрела в зеркало. Оттуда на меня смотрел кто-то другой – больше, выше, сексуальней. Какая-то эгоистка. Я отвернулась. Сделала глубокий вдох и вышла.

Он вовсе не ждал меня под дверью. Что я себе вообразила? Трой никого не ждал. Он завоевывал, занимал, заполнял пространство. И сейчас, сидя на кровати, без майки, с компьютером на коленях – ничего, кроме трусов и гладкой ровной кожи, – он поразил меня этой смесью грубого и нежного мужества, даже еще до того, как поднял на меня глаза. А уж когда он их поднял…

Мне понравилось, как у него открылся рот. Его взгляд пробежал по всему моему телу. Так вот что чувствуют произведения искусства на стенах музеев – желание петь, желание вырваться из своих тесных рамок и мягко упасть, растворяясь во взгляде почитателя.

– Иди сюда, – сказал он.

Я сделала шаг вперед, но двенадцатисантиметровый каблук оказался не лучшим другом. Взмахнув руками, я вцепилась в дверной косяк.

Произведения искусств осуждающе поцокали языком.