Пятикнижие чудес советских евреев

Паспортистку звали Рая. Большая семья Ахмета жила в трёхкомнатной квартире на первом этаже корпуса № 4. Они были из московских татар, спокон веку живших неподалёку от Павелецкого вокзала в Татарской слободе, включавшей Татарскую улицу. К нашей семье Ахмет относился особенно хорошо, сразу приходил по вызову, быстро всё исправлял и твёрдо отказывался от предлагаемого рубля, а водку он не пил вообще.

Фото лета 1953 года. Толя Рохваргер на Цветном Бульваре в Москве.

В начале февраля 53-го Ахмет пришёл к нам домой поздно вечером и сказал, обращаясь к моему папе: «Я, хозяин, хочу с тобой поговорить». Он попросил, чтобы я тоже присутствовал и слушал. Ахмет предложил, чтобы, «если что», папа отдал бы меня ему, потому что я чёрненький мальчик, вполне сойду за татарчонка, и если он меня отправит к своим родным, то меня примут, как очередного племянника, и своя татарская милиция не обратит на это внимание.

Папа сделал вид, что не понимает, о чём Ахмет говорит, и сказал, что у нас всё в порядке. Однако после его ухода папа пробормотал: «а если это провокация?». Подумав, папа посоветовал: «Если что-нибудь случится, ты, Толя должен бежать домой к Ахмету и делать то, что Ахмет скажет». Потом он обратился к моей мачехе Любови Анатольевне и ко мне и как-то обречённо сказал: «Я обещаю, что мы будем всегда вместе». Особенно тревожно было то, что неизбежная опасность явно надвигалась, а что произойдёт, было неизвестно.

Он не сказал, что беды не может быть или что он сможет нас защитить, а ведь он был крупный начальник, которому было доверено руководить десятками тысяч рабочих и инженеров на кирпичных и других заводах строительных материалов. Мне стало страшно от безысходности и незащищённости, и я впал в депрессию, из которой я вышел только через полгода – после смерти Сталина и моей встречи с Эренбургом в начале июля того же года.

Позже папа рассказал, что в 1941 году Ахмет валялся у него в ногах, прося сделать ему «бронь» (освобождение от призыва на фронт), потому что у него шестеро детей, жена, три сестры и мать, и он единственный кормилец в семье. Тогда, в 41 году, папа зачислил Ахмета завхозом в Наркомат Стройматериалов РСФСР на улице Ордынка, и Ахмета на фронт не призвали.

Только потом я понял, что, по-видимому, паспортистка Рая рассказала своему брату Ахмету, что она получила задание составить списки жильцов-евреев для их выселения из квартир, и Ахмет велел ей убрать моё имя из «домовой книги» регистрации жильцов нашего корпуса. Уже после смерти царя Иосифа, а именно, в июле 1953 года, когда мне исполнилось 16 лет, я должен был получить в милиции паспорт и пошёл в ЖЭК за справкой с места жительства. Паспортистка Рая, которая выписывала все справки, и которую я до этого не знал, встретила меня как родного и предложила мне «для будущей нормальной жизни» заново и отдельно вписать меня в домовую книгу по проживаемому адресу и при этом изменить мою национальность. Например, записать меня русским. Я очень удивился могуществу паспортистки Раи и сказал, что посоветуюсь с папой, который сказал мне: «Будь, как я, евреем и Рохваргером». Об этом на следующий день я сообщил Рае.

Но до этого в начале 1953 года я не был (как все ребята 1937 года рождения) поставлен ЖЭКом на воинский учёт и явился для регистрации в райвоенкомат не по повестке, а по собственной инициативе в 1954 году, через год после моих одноклассников. В райвоенкомате удивились моей наивности. Ведь все стремились увильнуть от воинской службы, а тут сам явился. Когда завели папку с моим учётным делом в Москворецком райвоенкомате, она навсегда попала на какую-то дополнительную полку. Потом 37 лет, вплоть до моего выезда из СССР на ПМЖ в Израиль и снятия с воинского учёта в 1991 году, каждый раз при моём появлении в райвоенкомате там искали моё «дело» в течение одного-двух часов.

Итак, в феврале 1953 года паспортистка Рая вообще убрала меня из домовой книги нашего ЖЭКа для корпуса № 2 дома № 31 по Большой Серпуховской улице, чтобы скрыть меня среди её родных в случае уже подготовленного выселения евреев. Одновременно паспортистка Рая спрятала меня и от учёта военнообязанных. Так что, если бы Сталин не издох, то в марте-апреле 1953 года один еврейский мальчик мог спастись в городе Москве от депортации и скорой смерти.

История с исчезновением записи моего имени и фамилии из домовой книги ЖЭКа для исключения меня из списка евреев подлежащих депортации, проливает свет на часть механизма разработанной акции, а также на благородное и храброе поведение отдельных людей.

Недавно через Интернет до меня дошла история Ленинградской паспортистки по фамилии Красная. С начала 1953 года она стала спасать евреев от высылки в Сибирь, для чего более ста из них поменяла записи об их национальности в так называемых, домовых книгах и записях паспортного учёта граждан по месту прописки. За это в 1954 году её посадили в тюрьму.