Тогда уходит служанка и встречается с влюбленным, и тот спрашивает у ней, как обстоят дела. — «Ах, господи, — говорит она, — дело-то наше стоит на месте, и зачем только вы меня сюда замешали; ей-богу, опасаюсь я, как бы госпожа моя не выдала меня своему супругу либо знакомым. Разве что упрошу я ее принять ваши подарки, и тогда, почитай, дело ваше сладится; так и быть, постараюсь еще, да к тому ж оно нынче и ко времени придется, муж моей госпожи как раз отказал ей в платье, которого ей так хотелось, что она спала и видела его». Тут влюбленный наш вручает служанке двадцать или тридцать экю золотом, а она ему на это: «Ну ладно, сударь, только затем и беру, что вы человек достойный, уж и не знаю, нечистый ли меня попутал взяться за ваше дело, а только сроду не пособляла я мужчинам в эдаких шашнях, ведь оно куда как опасно, — одно слово, и пропала моя головушка. Да уж очень вы мне пришлись по душе — была не была, а устрою я ваше дело. Мне-то ведь известно, что вы приглянулись моей госпоже. А теперь послушайте: хозяин наш нынче в отлучке, так вы приходите потихоньку ночью, часам к двенадцати, к задней калитке, и я проведу вас в хозяйкину спальню, — она спит крепче младенца, вот вы и примоститесь рядышком с нею да и к делу, а другого средства помочь вам нету. Главное, темно будет, да оба вы в чем мать родила, а это уж на что лучше, — в потемках да голышом легко такого натворить, на что при свете божием никогда не решишься». — «Ах, ах, Жеанна, голубушка, вот спасибо вам за услугу, уж я вас не позабуду и отблагодарю сполна!»
Вот, с наступлением ночи является влюбленный туда, куда приказано ему Жеанною, которая заранее обо всем предуведомила хозяйку. И ложится он потихоньку в постель к даме, а та прикидывается крепко спящей, но, почувствовав, что ее обнимают, притворно вздрагивает и вскрикивает: «Ах, кто здесь?» — «Это я, любовь моя!» — «Нет, клянусь Господом, так у нас дело не пойдет!» И она вскакивает с постели и кличет Жеанну, но та затаилась и молчок, так что даме помощи ждать неоткуда. И она, видя бедственное свое положение, громко сетует: «Ах, меня предали!» И долгое время противится и обороняется от нападения, но под конец, словно выбившись из сил, нехотя уступает, проливая притом горькие слезы, как оно и подобает бедной одинокой женщине, застигнутой врасплох, но все это проделывает молчком, ибо страшится бесчестья, а иначе подняла бы крик; но, коли дело уж сделано, крик не поможет, а честь дорога. Тут настраивают они свои свирели на единый лад и долгое время играют согласно и сладко.
Вот так и украшают они голову простака-супруга. И являются у дамы платья да наряды, в коих муж ей отказывал, — зато теперь-то они станут ему дороже денег. И дама наша подстраивает так, что ее мать на глазах у мужа дает ей сукно на платье, дабы усыпить его подозрения, мать же обманщица уверила, будто выручила деньги на сукно от продажи разных мелочей, о которых муж не знал, а иногда и мать знает правду, ибо чего тут скрывать — дело житейское.
За первым платьем следует второе, а к ним два или три серебряных пояса и без счету прочих украшений. И со временем муж, которого Бог не обделил, как я уже говорил, ни умом, ни хитростью, начинает кое-что подозревать, а бывает, и увидел, чего ему видеть не положено, либо же друзья шепнули ему словечко: ведь как не скрывай, а все тайное рано ли, поздно ли выходит наружу, И одолевает его злая ревность. Теперь принимается он следить за женою, притворяется, будто выходит из дому надолго, сам же вдруг возвращается ночью, дабы застигнуть любовников врасплох, но никак ему сие не удается. И вечно он не в духе, и ко всему в доме придирается, и бранится, но дама ему не уступает, и последнее слово всегда за ней, ибо она помнит о знатном своем происхождении и высокородных друзьях, которые время от времени наведываются увещать ее мужа. А втихомолку потешаются над горемыкою; ему же вовек не видать больше радости: все вокруг его обманывают — беда, и только. Имение его придет в упадок, сам он состарится да высохнет, что твои мощи. И тщетно станет он заботиться о своем доме и оберегать добро от разорения — дела его расстроятся, все пойдет кувырком. Так и суждено ему маяться в брачных сетях, куда угодил он, приняв семейные мучения за радости; не попади он в сети, не кончил бы столь плачевным образом и не спознался бы с эдакими бедствиями. Так и доживет он до смерти в тяжком томлении и в горестях окончит свои дни.
Радость шестая