Пятнадцать жизней Гарри Огаста

– Если я попрошу вас рассказать мне, что здесь происходит, это не будет невежливо?

– Вовсе нет, Гарри. Более того, я надеюсь, что, узнав все, вы, возможно, даже присоединитесь к нам.

Мой собеседник встал и жестом поманил меня к двери.

– Ну что, пойдемте? – сказал он.

Глава 46

Мой отец.

Я думаю о моем отце.

Точнее, об обоих моих отцах.

О Патрике Огасте, молча сидящем рядом со мной у очага и ловко чистящем яблоко – так, что кожура снимается одним лоскутком, ни разу не порвавшись.

О Рори Халне, старом человеке с большой опухолью на левой ноге, который в 1952 году в одной из моих жизней отправил мне письмо, в котором сообщал, что проводит отпуск на Холи-Айлэнде, и спрашивал, не присоединюсь ли я к нему. Я в то время был профессором математики. Моя жена Элизабет – экспертом по английской литературе. Лиззи очень хотела иметь детей и винила себя в том, что у нас их не было. Я любил ее – она была доброй женщиной и хорошим товарищем. Я оставался с ней до самой ее смерти в 1973 году после серии инсультов, которые привели к параличу левой части ее тела, и в моих следующих жизнях не пытался ее разыскивать.

«Я буду на Холи-Айлэнде, – говорилось в письме Рори. – Может быть, вы присоединитесь ко мне?»

– Кто такой этот мистер Халн? – поинтересовалась Лиззи.

– Он был хозяином дома, в котором я вырос.

– Вы с ним были близкими людьми?

– Нет. Не в этой жизни.

– Тогда с какой стати он хочет с тобой встретиться?

– Я не знаю.

– Ты поедешь?

– Может быть. Ему, должно быть, недолго осталось жить.

– Гарри, – возмутилась моя жена, – нельзя так говорить.

Поездка в Алнмут на поезде заняла семь часов. Мы сделали остановку в Ньюкасле – там машинист воспользовался свои законным правом на передышку. Когда он снял форменную фуражку, на его слегка закопченном лбу стала отчетливо видна красная полоса. Защитные очки оставили вокруг глаз багровые круги, похожие на гангстерскую маску. Какой-то ребенок, сидящий на коленях у матери, радостно помахал мне рукой с противоположной платформы. Я в ответ сделал то же самое и вскоре пожалел об этом – малыш, глядя на меня, бодро размахивал ручонками все пятнадцать минут, в течение которых наш поезд стоял, и мне волей-неволей приходилось то и дело отвечать на его приветствия. Когда поезд наконец тронулся, моя рука ощутимо ныла, лицевые мышцы от принужденной улыбки сводило судорогой, а в душе поселилось ощущение, что моя поездка – ужасная ошибка. Я быстро просмотрел газету, но поскольку мне уже доводилось читать ее несколько жизней назад, она не вызвала у меня ничего, кроме раздражения. Кроссворд на последней странице тоже меня разочаровал – я ответил почти на все вопросы еще три жизни назад, когда работал в Министерстве иностранных дел.

Поезд прибыл к месту назначения во время прилива, и Холи-Айлэнд в тумане почти не был виден. Я нанял старого лодочника, чтобы он перевез меня на другой берег пролива. На дне его лодки валялись пустые крабовые панцири. За все то время, что мы пересекали водную гладь, он не произнес ни слова. Когда мы добрались до противоположного берега, туман сгустился еще больше, и я лишь с огромным трудом различил несколько белых домиков, стоявших неподалеку от воды. Сквозь влажную серую пелену до меня донеслось жалобное блеяние овец. Остров еще не стал объектом массового туризма. Местное население в основном зарабатывало на жизнь продажей домашней ветчины и сделанных вручную свечей. Холи-Айлэнд был известен как место, куда люди отправлялись на склоне лет, чтобы в уединении поразмыслить о прожитой жизни и, возможно, умереть под сенью старинных кельтских крестов. Разыскать моего отца оказалось легко – приезжих на острове было немного. Мне сказали, что он живет в коттедже, принадлежащем некоей миссис Мэйсон, в комнате на втором этаже. Хозяйка коттеджа, жизнерадостная краснолицая женщина, способная двумя пальцами без труда свернуть шею курице и понятия не имевшая о существовании Национальной системы здравоохранения, встретила меня весьма приветливо.

– Вы, должно быть, к мистеру Халну? – спросила она с улыбкой. – Сейчас я принесу вам чаю.

Я поднялся по крутой лестнице, едва не ударившись головой о балку, и, открыв деревянную дверь с черным металлическим засовом, шагнул в комнату, в которой горел камин. На стенах висело несколько довольно бездарно написанных картин, изображавших море во время штиля. В углу стояла кровать, рассчитанная на одного человека, а у камина – кресло-качалка. В нем полулежал не кто иной, как Рори Эдмонд Халн собственной персоной. Было видно, что, как я и предполагал, жить ему осталось недолго. Взглянув на его желтые слоящиеся ногти и куриную шею, на которой слабо пульсировали вздувшиеся синие вены, я понял, что ему нужны только обезболивающие лекарства и средство для облегчения души. Мне не составило труда догадаться, какая роль была уготована мне.

Присев на край кровати, я поставил сумку на пол. Отец с трудом приподнял тяжелые веки и посмотрел на меня.

– Здравствуйте, мистер Халн, – сказал я.