Читаем Пятнадцать полностью

В холодильнике Полина нашла яйца и молоко, из прогнутой жестяной банки отсыпала муку. Решила испечь блины. В конце концов, что тут сложного? Она много раз видела, как это делает бабушка. Началось все неплохо, молоко с яйцами перемешалось легко. А вот мука… Сперва приклеилась к стенкам, а потом превратилась в комки-островки, не желавшие топиться. Они упрямо выныривали и прилипали к ложке. «Ну, погодите у меня!» Полина принялась мешать тесто так яростно, что из миски во все стороны полетели белые брызги. Она открыла шкаф, в надежде найти там венчик, но на полках стояли только многочисленные коробки из-под сока и маргарина, терпеливо ожидающие того звёздного часа, когда они «для чего-нибудь пригодятся». Дома этого добра тоже хватало, бабушка собирала еще упаковки из-под сметаны и йогуртов. Пригождалась всегда лишь сотая часть этой странной коллекции…

Полина продолжила мешать тесто ложкой, и в голове у нее все время вертелась фраза: «Плоха та хозяйка, что блинов растворить не умеет». Когда смесь в миске стала отдаленно напоминать блинное тесто, Полина зажгла огонь и потянулась за сковородкой. Однако местный домовой не собирался так просто сдавать позиции. Черная сковорода, давно забывшая, что означает слово «сиять», ловко вывернулась из рук и точно разбудила бы весь дом чугунным перезвоном, не подставь Полина своё колено.

Было очень больно. Полина стиснула зубы. Зажала в кулаке ручку окаянной сковороды. Постояла чуть-чуть, прислонившись к столу, дождалась, пока утих пульс в коленке.

Бабушка всегда накалывала на вилку картофелину и размазывала ею масло по сковороде, но Полина решила обойтись без этой мудрой приспособы. Как только зашкворчало, она зачерпнула белого теста, шлепнула на сковороду и наклонила её от себя, чтобы блин растекся. Блин получился бугристый, но это было ещё полбеды. Когда Полина взялась его переворачивать, оказалось, что он присосался к сковороде. «Чертов первый блин комом», — бурчала Полина, соскребая тесто в ведро. «Еще пара ложек муки — а-а-а-пчхи- плоха та хозяйка, что блинов растворить не умеет — ну и будут есть свои щи, обойдутся». Пока мучные острова сопротивлялись потоплению, остатки первого блина на сковороде почернели и начали чадить. Полина посмотрела на часы. Скоро встанет дядя Гена, выйдет на кухню и скажет: «Тсего у нас на завтрак?». А Костя потом сообщит Вовану, что питерская сестра — еще та хозяйка. Хотя при чем тут Вован?

Полина вытерла взмокший лоб хваталкой. Второй блин охотнее растекся по сковороде, но переворачиваться тоже не хотел. Полина в ярости швырнула хваталку на пол и поняла, что если сейчас ничего не получится, она похоронит тесто во дворе и будет варить овсянку-сэр. Кое-как поддев блин ножом, она перевернула его наполовину, и увидела, что половина эта уже пропеченная, с золотистыми разводами, как у всякого уважающего себя блина. Полина взяла его за другой край и, конечно же, обожглась. Этого ещё не хватало! Она схватилась за мочку уха, призывая на город У. что-нибудь большое из космоса. Блин, который уже официально считался годным, переместился на тарелку не без усилий. Но зато следующий отделяла от идеала только его форма — жестоко покусанной луны.

— Доброе утро, хорошая моя! Тсего это ты, блины петcешь? — дядя Гена, потягиваясь, вышел на кухню.

— Да, — гордо ответила Полина и вылила на сковороду следующую порцию теста. Тысячи фанатов рукоплескали её кулинарному таланту.

— Молодтсина моя! — дядя Гена чмокнул Полину в щеку.

Только поднеся ко рту вилку, хозяюшка вспомнила, что забыла положить в тесто сахар. Но дядя Гена и Костя этого не заметили, они радостно уписывали блины с чудесной сметаной.

— Ну вот, сегодня у нас такая богатая культурная программа! Мой друг, Николай, зовет на ихнюю фазенду. Едем в Лбищенск! — сказал после завтрака дядя Гена.

От этого названия у Полины блин встал поперек горла.

* * *

Перейти на страницу:

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Детективы / Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне
Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза