Пятнадцать

Каждое лето Полина приезжала к Наташке в поселок Серебряный на пару дней — купаться, есть смородину, играть в бадминтон и разговаривать ночи напролет. В этом году, в июне, она тоже прожила там пять дней, причем значительную часть времени они проводили с Андроидом и его друзьями. Хотя было весело, Полина почему-то с тоской вспоминала тихие вечера, когда они с Наташкой болтали ногами на краю карьера, ели глазированные сырки, перемывали кости одноклассникам и строили планы на будущее. После ужина Наташка все время таскала ее взад-вперед по улице, каждый раз останавливаясь завязать шнурки под окнами Андроида. На третьем узле последний выплывал из дома с магнитофоном на плече, и они шли шататься по поселку, по дороге обрастая Дэном, Серым, Вовой-Ниндзей, Крокодилом, и Головой… Все они были страшно взрослые — семнадцати лет от роду, курили и пили пиво. Полине пиво не нравилось, от сигаретного дыма ее тошнило, но зато ей нравился рыжий Лаки. К несчастью, он гулял с ними всего один раз, и прокатил Полину на «Яве».

От грустных мыслей ее отвлекли контролёр, и Петя, который готовился к шпионской карьере и потому до последнего скрывал, что билеты находятся у него. Пока мама Пети гремела в сумке чем-то, по звуку напоминавшим кости, он сидел с отсутствующим видом, а потом вдруг улыбнулся и сам протянул билеты контролёру.

— Ну что вы будете делать, а? Вот такой вырос сынок, весь в папочку, — начала мамаша Пети, вроде бы ни к кому не обращаясь, но было понятно, что она рассчитывает найти участливого слушателя в бабушке. И, конечно, не ошиблась в расчетах.

— Что это он у вас такой шалопай? — спросила бабушка.

— А вот спросите его! Сил моих дамских с ним нет. Учителям грубит, с другими мальчиками не дружит, собаку соседа подстриг. Собака-то чем тебе виновата? Ну что улыбаешься, горе луковое? Ремня просишь?

— У тебя нету ремня, у тебя юбка.

— Поговори мне еще. А что будет, когда он вырастет? Я даже боюсь представить. Вам хорошо, у вас девочка, с ними-то никаких забот. Я тоже хотела девочку, а вышел вот … Петя.

«Неудивительно, что он такой, — подумала Полина, — наверное, она по десять раз на дню говорит: «лучше бы ты был девочкой».

— Витя мой в милиции работает, хулиганам спуску не дает, а этого приструнить никак не может. Мы когда с Витей расписывались, он такой рёв устроил, всю церемонию испортил. Ещё туфли мои белые, представьте себе, залил краской, еле оттерли. Отец-то его нас бросил, знаете, как бывает… А Витя с ним занимается, игрушки дарит, в зоопарке вот были…Но он такой неблагодарный, ужас…Мы ездили в Питер к родителям Витиным, он свекрови сказал, что она ему никто, и бабушкой он ее называть не будет. И бутерброды с икрой за батарею запихал!

Все купе уже смотрело на Петю. Ему, кажется, очень льстило, что его особа привлекает столько внимания. Полина надела наушники и лишила мамашу Пети права голоса. Выслушивать истории о деяниях маленького злодея ей совсем не хотелось. Полина смотрела, как мамаша двигает малиновыми губами, и думала о том, какая же свинья Андроид. Потом мысли, конечно, перескочили на Лешку Локтюхова, и незаметно вернулись в тот вечер, три месяца назад, когда он пригласил ее танцевать. Она запрещала своей голове прокручивать заново этот клип, но голова часто не слушалась, и когда Полина спохватывалась, чтобы нажать кнопку stop, было уже невыносимо тошно…

…Дискотека почти кончилась, все уже порядком поднабрались, без пяти минут выпускник ди-джей Лимон ставил медляк за медляком. Лучше пытки не придумаешь, если никто не берет за руку и не говорит: «Пошли?». Полина смотрела, как Наташка кружится с Борькой Репиным, давно и безнадежно в неё влюбленным, и ужасная зависть терзала ей душу. На прошлой дискотеке увалень Тёма Сигалов, который подтягивал их обеих по физике, вдруг пригласил Полину, и, держась на пионерском расстоянии, пять минут вращал ее по актовому залу. Кажется, им было взаимно наплевать друг на друга, потому что после танца ничего не последовало… В этот раз Тема на нее и не взглянул, хотя к концу вечера даже он стал казаться ей достойным партнером. Надежда, что кто-то еще с ней потанцует, таяла с каждой песней. И вот Полина стояла, скрестив руки на груди, чувствуя, как горло начинает сжимать глупая обида от сознания того, что она — у стены, одна из тех несчастных, вынужденных делать вид, что им всё равно, отпускать колкости в адрес танцующих, говорить: «Ни за что бы ни пошла с этим придурком», на самом деле думая: «Господи, почему он пригласил не меня?». Полина классно танцевала, на ней была новая джинсовая юбка и черный облегающий бадлон. Она казалась себе изящной парижанкой.