Пятница

Иосиф осторожно выглянул в ворота. Как будто «Длинного» нет. Ура!

Двор большой, но удивительно тихий. Только вдали у стены слышатся голоса детей.

Иосиф во весь дух бежит по двору. Эта тишина во дворе пугала его: не устроена ли здесь засада? Впопыхах он налетел на высокую поленницу дров - летят поленья. Из-за дров выбегает маленький мальчик в матросской шапочке. Он перепуган и сильно плачет.

Пятница останавливается перед мальчиком.

«Это я его напугал», - думает он. И, чтобы отвлечь ребёнка, спрашивает:

- Как тебя зовут?

- Алекс, - отвечает мальчик сквозь слёзы.

- Идём, - зовёт Иосиф. - Слышишь, там дети играют, мы пойдём к ним.

Мальчик доверчиво вложил свою ручонку в руку Иосифа, и тот повёл его по двору, повторяя:

- Идём, товарищ Алекс, идём…

На свою квартиру Пятница больше не вернулся: слишком серьёзна была слежка. Он снял новую комнату и подумал о том, что придётся, вероятно, уехать из Берлина.

Никто не знал его нового адреса. Иосиф сидел дома, взаперти, вот уже целых пять дней. Только один человек приходил к Пятнице. Высокий, молодой, черноволосый, с родимым пятном на щеке, по фамилии Житомирский, член партии, искровец. Он внимательно выслушивал Пятницу, старался во всё хорошенько вникнуть: ему ведь придётся заменить Пятницу в работе.

А Пятница присматривался к Житомирскому, хотя и раньше встречался с ним в Берлине.

«Чересчур любопытен, - думал Иосиф, - и порой беспечен»,

Ему припомнился один случай. Жил Иосиф некоторое время в Берлине в небольшом одноэтажном доме, в глубине сада. Окно его комнаты находилось в задней стороне дома. За ним тянулся забор. И от окна до самого забора земля густо поросла высокой травой. Однажды вместе с Житомирским читали они очередной номер «Искры».

Вдруг Пятница скорей почувствовал, чем увидел, тень человека, мелькнувшую за окном. Он остановился на полуслове и схватил Житомирского за руку:

«Ты видел? Кто это?»

Но Житомирский беспечно пожал плечами, как бы говоря, стоит ли на это обращать внимание.

«А всё-таки!» - настаивал Пятница.

«Мало ли кто проходит двором! - немного ворчливым голосом продолжал Житомирский. - Лучше прочтём это сообщение ещё раз. Для меня неясно, как тут говорится про выступление крестьян. Давай!» - И Житомирский провёл пальцем по строчкам и слегка обнял Иосифа.

Всё было подготовлено к отъезду. Настал последний вечер. Пятница просматривал бумаги, уничтожал ненужное. Он уселся на корточки перед камином. Бумажки в ярком пламени играли искорками, свёртывались трубочками, исчезали. Наконец он тушит свет, разминает усталые руки, ноги. Завтра отъезд.

Проснулся Иосиф рано. Первое, что вспомнил: сегодня ехать. Как хорошо! Перемена - новый город, новая работа и новые лица. Он весело вскочил на ноги, подбежал к окну и быстро отдёрнул штору. Яркий свет солнца брызнул в глаза. Пятница зажмурился, улыбнулся сам себе, медленно раскрыл глаза и… замер на месте.

Прямо против него, в зелёной листве деревьев, позолочённых лучами солнца, застыло, как на портрете, наглое, улыбающееся лицо длинного шпика.

Спустя лет семь Пятница снова столкнулся с Житомирским за границей. Житомирский был всё тот же: внимательный, услужливый, умело и добросовестно выполнявший любое партийное поручение.

Как-то раз Житомирский попросил Иосифа:

- Мне очень хочется иметь твою фотографическую карточку. Дай я сниму тебя.

- Что ты! Что ты! - запротестовал Пятница. - Подпольщиков снимать нельзя.

Житомирский долго упрашивал:

- У меня замечательный фотографический аппарат… Но Пятница не согласился:

- Об этом и речи быть не может…

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ «ЭЙ, БАРАБАНЩИК, БЕЙ СБОР!»

Прошло около двух лет с тех пор, как Пятница уехал из Берлина. Во многих городах, местечках и деревнях России побывал Иосиф за это время. Всюду вёл он революционную работу, появляясь под разными фамилиями и кличками. Он был то с бородой, то без бороды, то с усами, то совсем бритым. Только близкие друзья, знавшие хорошо Иосифа Таршиса из Вилькомира, узнавали его по смуглой коже, светлым вдохновенным глазам, крупным белым зубам и порой по невольно прорывавшейся доброй улыбке, озарявшей его молодое лицо.

Стояла осень тысяча девятьсот пятого года. Иосиф жил в Одессе. Город сиял по-весеннему. Небо голубело, и яркое солнце освещало гладь тротуаров. Только на акациях не видно было больше белых цветов, и запоздалый сухой лепесток, словно нехотя, падал на землю, как бы говоря:

«Как хотите, а всё-таки осень…»

По улицам, как всегда, двигались люди. Одни гуляли, другие спешили по делам. Казалось, в эти ясные осенние дни жизнь текла по-обычному.

Но это только казалось.

На табачной фабрике Попова уже с утра чувствовалось: что-то готовится.

Молодой рабочий Пётр Болгарин озабоченно перебеал от одного товарища к другому. Он старался незаметно отозвать их в сторону и, оглядываясь, о чём-то с ними шептался. А в тот самый момент, когда гудок возвестил: пора за работу! - Пётр Болгарин исчез.