Пятница

Рабочие, мужчины и женщины, сидели склонившись за длинными столами. Они кашляли от удушливой табачной пыли, хватались за грудь. Чаще обычного оборачивались к зелёным мутным оконцам и смотрели во двор.

Кто-то громко крикнул:

- Эй, барабанщик, бей сбор!

Тотчас в конце длинного и узкого помещения раздался звонкий и весёлый голос:

- Иду!

Из угла выскочил худенький мальчик лет пятнадцати. В светлой рваной рубахе, веснушчатый, с рыжей всклокоченной головой, он точно огонь носился по фабрике. Мальчик держал в руках медный круг и молоток. «Барабанщик» старался изо всех сил: медный звон разносился под низкими потолками.

- Смотри, Митька, попадёшься…

- Двум смертям не бывать, - смеялся Митька. Его лицо с крупными веснушками и рыжими ресницами было в этот миг особенно привлекательным.

Рабочие высыпали во двор:

- На митинг!

В воротах фабрики мелькнуло лицо Петра Болгарина. Он привёл с собой какого-то незнакомого человека. - Агитатор пришёл!

- Докладчик!

- Из партии!

Все с любопытством окружили человека среднего роста, со светлыми глазами на смуглом лице, с чёрной бородкой.

- Сюда, товарищ Яков! Сюда!

«Яков» - кличка Пятницы в Одессе. Он привычно, уверенно пробрался сквозь толпу и быстро взобрался на бочку.

- Товарищи!

Рабочие, старые и молодые, скрестили руки на груди И не сводили глаз с Якова. Они слушали его, удивлялись. Откуда он всё знает? Чужой человек, а как будто много лет живёт здесь с ними, работает на табачной фабрике и вдыхает табачную пыль.

- Требуйте восьмичасовой рабочий день! - отчеканивал Яков каждое слово.

На лицах рабочих, серых, усталых, загорелась надежда. Руки, спокойно скрещённые, пришли в движение. Раздались громкие аплодисменты.

Но Яков с высоты своей бочки заметил: в последних рядах что-то неладно - движение, шум. Рабочие обернулись. Замелькали околыши жандармских фуражек…

Митька с самого начала взобрался на дерево. Сейчас оттуда раздался его пронзительный голос:

- Полиция!

Во дворе всё сразу пришло в движение. Пётр Болгарин в один миг очутился подле Якова. Несколько человек подоспели ему на помощь и прикрыли Якова: как бы полиция не запомнила его в лицо…

Но Яков их отстранил:

- Выйдем на улицу!

У ворот шла борьба со сторожами.

- Открыть ворота! - властно потребовал Яков. Толпа рабочих окружила маленькую сторожку у ворот.

Мелькнула красная голова Митьки, он высоко поднял руку, загремел ключами:

- Вот они, у меня!

Точно волна перекатилась по всему двору - рабочие перешли к воротам.

- Скорей открывай!

Ключ звякнул, петли заскрипели, громадные ворота распахнулись перед рабочими.

Яков шёл впереди твёрдыми, уверенными шагами. Он ни разу не обернулся. Он знал: за ним идут.

На улице зазвучала песня. Отдельные возгласы покрывали её:

- Долой самодержавие!

- Да здравствует революция!

- Да здравствует социализм!

Митька усиленно работал локтями. Ему непременно хотелось пробраться к человеку с чёрной бородкой, который бесстрашно шёл впереди всех. Митьку так и тянуло к нему.

Но в тот момент, когда Митька забежал вперёд и пошёл нога в ногу с Яковом, из бокового переулка выскочил казачий отряд.

Казаки стали посреди улицы. Они едва сдерживали горячих коней. Кони ржали, громко фыркали, становились на дыбы…

Яков обернулся, поднял руку.

- За мной! - крикнул он.

Казаки не успели опомниться. Плотная толпа вслед за Яковом прорвалась сквозь цепь.

Откуда-то снизу, словно из-под ног казачьей лошади, вынырнула огненно-рыжая голова Митьки.

- Долой самодержавие! - раздался его звонкий голос.

Яков обернулся к нему:

- А, это ты, барабанщик?

- Я самый! - улыбнулся Митька, и снова точно огоньками зажглись крупные веснушки на лице.

Толпа рабочих-табачников с песнями разлилась по всей улице.

ОДНИХ МИТИНГОВ МАЛО

Выдался на редкость жаркий день. Яков едва передвигал ноги, вытирая пот с лица. Он сегодня целый день бегал по городу.

Только что Яков был на чаеразвесочной фабрике Высоцкого. Ему удалось убедить рабочих: одних митингов мало, пора объявить забастовку. А там всем вместе выйти на улицу, на большую демонстрацию.

Яков спешил на шпагатную фабрику. Надо ещё побывать у красильщиков и прачечников, у сапожников и портных.

Яков зорко всматривался в большое красное каменное здание шпагатной фабрики. Была бы только удача!

И вот настал день. Город словно не хотел просыпаться. Встречал дневной свет как бы с закрытыми глазами: ставни прикрыты, плотно закрыты окна и двери. На фабриках тихо, не слышно стука машин.

Только вода ещё послушно текла из крана да горел свет. В больницах люди работали в белых халатах. Чуть приоткрыты двери булочных…

Всё остальное замерло.

На вокзале - пусто. Не слышно свистка паровоза. Поезда не приходят и не уходят. Билетная касса закрыла свой глазок. Телеграфиста нет на месте, и аппарат его умолк.

Точно уснул огромный город. Волны лениво плескались в затихшем порту, будто хотели выспросить, что означал этот странный покой.

Один день спал странным, тревожным сном город, и второй… На третий люди словно проснулись и вспомнили:

- Пора! На сегодня назначена демонстрация.