Пятое Евангелие

– Когда Иисуса арестовали и привели к первосвященнику, Возлюбленный ученик вошел вместе с ним, а Петр не пошел туда. Когда Иисуса распяли, Возлюбленный ученик стоял у креста, а Петра там не было. Когда Петр побежал смотреть на пустую гробницу Иисуса, Возлюбленный ученик бежал быстрее и оказался у нее первым. Другие Евангелия не упоминают этого малого. В них сказано, что только Петр пошел с Иисусом к первосвященнику. Только Петр побежал к пустой гробнице. Был лишь один настоящий начальник над учениками: Петр. Как же может Евангелие от Иоанна заявлять, что представляет собой свидетельство этого одного человека, Возлюбленного ученика, которого, возможно, даже не существовало?

Я начал объяснять то, что он и без меня знал: Возлюбленный ученик – художественный персонаж, попытка объяснить, почему Евангелие от Иоанна так не похоже на другие, – но его высокопреосвященство перебил меня:

– Он – выдумка. Он – некая группа христиан, пытающихся сказать: «Про нас тоже надо помнить! Наши слова стоит прочесть! Мы занимаем такое же важное место, как Петр!» На самом деле они вовсе не занимали такое же место, как Петр. Господь создал церковь на одном Петре. Остальные Евангелия высказываются на этот счет однозначно. Но тем не менее православные патриархи тоже говорят: «И мы происходим от апостолов! Мы занимаем столь же важное место, как папа». На самом деле – не занимают. Был только Петр, и у него есть один преемник: папа. Рядом с ним никого нет. Вот что заповедовал Господь наш, и я сделаю все, что в моей власти, чтобы это так и осталось.

Я утратил дар речи. Ни в одном Евангелии не упоминается ничего из того, что я видел вокруг. Ни дворцов. Ни кардиналов. Ни госсекретариата. Бойя – фикция, узурпатор, он не восходит корнями к Писанию!

– Итак, – сказал он, снова придвигаясь к столу, – вашему брату нужна моя помощь. Расскажите мне то, что я прошу, и я отдам вам лично в руки оригиналы улик. – Угол его рта пополз вверх. – Можете сжечь их у меня в камине.

Он прав. Без этих улик трибунал не мог признать Симона виновным. Но мне нечего было ему предложить. Только правду.

Я задумался, и у Бойи засверкали глаза – видимо, ждал, что я сейчас сообщу ему то, чего Иоанн Павел не смог добиться от Симона. И я бы сообщил, если бы знал ответы, которые ему нужны.

– Ногара не рассказывал мне, что обнаружил, – сказал я. – Думаю, и брату он ничего не говорил.

Кардинал прищурился.

– Насколько я знаю, – продолжал я, – единственное противоречивое открытие, совершенное Ногарой, касалось Четвертого крестового похода.

– Не лгите! – Бойя наставил на меня палец. – Вы преподаете Евангелие. Это вы учили Ногару. Вы знаете правду.

Я удивленно уставился на него.

Не сводя с меня глаз, он подтянул к себе магнитофон и нажал кнопку, и я услышал автоматический голос.

Вторник, третье августа. Шестнадцать часов семнадцать минут.

Пауза. И дальше:

Симон, это опять Уго. Где тебя носит? Почему не отвечаешь на вызовы?

Голос я узнал с трудом – он был настолько переполнен гневом и волнением, что чуть не дрожал.

Я не стану ничего менять в залах. Я не даю тебе с твоим дядюшкой разрешения изменить экспозицию ни на йоту. Цель моей работы – представить истину! А не обслуживать чьи-то политические махинации!

Последовало долгое молчание. Я стиснул руками ткань сутаны. Это был тот Уго, которого я помнил, бесстрашный в отстаивании истины, но отстаивающий ее с пугающей, нечеловеческой страстью. Голос казался еще безумнее, чем в нашу встречу на крыше собора Святого Петра, где он сказал, что отказывает мне в праве работать с ним. Но все это было ничто по сравнению с тем, что я услышал дальше.

Когда он снова заговорил, его голос преобразился: из него не просто исчезло неистовство – в нем не осталось жизни.

Забудь. Все это не важно. Настоящая причина моего звонка – сказать тебе, что все кончено. Тысяча двести четвертый год – не главное. Работа над выставкой продолжаться не может. Я тебе кое-что послал по почте, там рассказывается, что я узнал. Читай внимательно… и позвони мне, Симон, ради бога! Обязательно позвони!

Кардинал Бойя остановил запись. Я мог лишь с ужасом глядеть на него, не в состоянии вымолвить ни слова. Так вот что трибунал принял в качестве вещественного доказательства, после того как Корви подтвердил, что голос действительно принадлежит Уго.

– Вы поставили прослушку на телефон Симона! – проговорил я, до сих пор не веря услышанному.

В голосе Уго звучала неподдельная ярость.

– Мне доложили об этом голосовом сообщении достаточно быстро, – сказал Бойя, – чтобы мы успели открыть почту вашего брата в нунциатуре и скопировать ее раньше, чем письмо доставили ему.

Он выудил из стопки бумаг еще одну и подвинул ко мне. Мне стиснуло грудь.

– Судя по вашему выражению лица, узнали, – сказал он.

Ксерокопия письма, которое я нашел в ежедневнике Симона. Письмо от Уго об их встрече в «Казине».

Кардинал указал пальцем на одну строчку.

«Я очень серьезно занимаюсь Евангелием с Алексом».

Видимо, отсюда он обо мне и узнал.