Пятьсот часов тишины

— Они ж и другим покоя не дают, пижоны паршивые!

— А ты бы с ними потолковал.

— Нечего с ними толковать!

— Вот и напрасно. Это очень симпатичные, дружественные ребята. Не случайно они приветствуют всех словом «бхай». На языке хинди — это мир, дружба.

Лирик не сдавался:

— А этот их черный штандарт с костями!

— Не принимай всерьез того, что для них самих шутка.

Перепалка продолжалась в том же духе. С Физиком нельзя было не согласиться, но в чем-то был прав и Лирик.

Однажды догнали мы небольшой плотик. На нем плыли двое ленинградских студентов. Парни не были «дикарями» по убеждению. Наоборот, это были очень компанейские парни. Они с радостью присоединились бы к любой группе, но их плотик для этого был слишком тихоходен. По всему видно, что сооружали они его с большим старанием: палатка была на нем, скамеечка, рулевое весло на рогатине и даже нечто вроде фальшборта в передней части. Однако мы не позавидовали парням.

— Как проходите перекаты? Как с ташей снимаетесь?

— По закону рычага, — отвечали они. — Шестами.

Поработать им, конечно, пришлось на совесть. Но в этом имелась и положительная сторона: на парней просто любо было глядеть — загорелые, могучие, мускулы шарами перекатывались у них под кожей.

С парнями плыла черная как жук такса по кличке Мобуту.

Не понимаю, что в этом смешного, но, услышав имя собачки, все почему-то одобрительно хихикали. (Да и ты, часом, не улыбнулся ли тут, читатель?) Нам пытались втолковать: в этом, дескать, сатирический выпад против врагов конголезского парода, против колонизаторов, а стало быть и самого империализма, — вот что такое это «Мобуту»!

Однако нас эта кличка настроила на другой лад.

Физик сказал:

— Чувства тех, кто награждает собак именами разного рода извергов и прохвостов, мне понятны без комментариев. Мы все разделяем эти высокие чувства, что говорить! Но вместе с тем, это же… черт знает что такое!

Историк разразился настоящей филиппикой.

— Как называли у нас собак со времен, скажем, царя Гороха? Жучка, Букет, Трезор. И это было хорошо, звучно, вполне собачно, что главное. Трезоры гремели цепью на проволоке, стерегли, ощерясь, хозяйский скарб. Жучки с Букетами тявкали в свое удовольствие на ветер. А еще существовала псовая охота. Других серьезных обязанностей у собачьего рода во время оно, кажется, не имелось. Теперь же совсем не то. Вспомните хотя бы о многолетних физиологических опытах Ивана Петровича Павлова и его школы, здравствующей поныне. Эти опыты проведены в основном на собаках. И собакам за это вот многолетнее участие в опытах (за муки собачьи!) поставлен памятник. Не гипсовое какое-нибудь творение ширпотреба, а настоящий, художественной работы памятник! И стоит он не в каком-то пыльном и чахлом скверике, а у всемирно знаменитого Института физиологии имени Павлова в Колтушах, под Ленинградом. В войну дрессированные собаки со связками гранат на спине бросались под фашистские танки. А иные умники и в тылу, и на фронте давали своим собакам клички Гитлер, Геббельс. Фюрер — противно вспомнить! Какой надо быть дубиной, чтоб додуматься до такого! Собаки как были, так и остаются у нас «на вооружении». Возьмите, к примеру, наших космических собачек от Лайки до Звездочки. Подумайте о пограничных собаках и о собаках угрозыска. А если мы порой и ругнемся «ах ты, собака!», так ведь это совсем по-дружески, это же равноценно слову «молодец»! И вдруг будто кукиш тебе из куста ромашек — такое вот гнусно-дурацкое «Мобуту»!

— У нас и людей подчас называют совсем непотребно, — вставил Физик. — Ацетон, Ракета, Индустрия, а то и еще чище: Бытопсоз например, — бытие определяет сознание!..

— На это, слава богу, обратили внимание: то тут, то там раздаются возмущенные голоса. И это вразумляет непомерно ретивых родителей.

Лирик сказал:

— Один латиноамериканский поэт, Сильвайн кажется, обращаясь в порыве благодарной нежности к своему четвероногому другу, восклицает:

Собака, хочешь, — буду твоей собакой?

— Вот это разговор по душам! Это я понимаю! — подхватил Историк. — Слова твоего поэта не кажутся мне ни слюнтяйством, ни поэтическим преувеличением. Напротив, очень достойные слова! Нельзя унижать наших преданных друзей и помощников, а тем паче самих себя!

V. НЕ ПОЗНАКОМИТЬСЯ ЛИ ПОБЛИЖЕ?

Наш быт во время плавания был прост и суров, сродни походно-солдатскому.

Ложились поздно, вставали рано — когда в целлулоидное окошко палатки только-только краешком заглядывало чистое голубое небо.

Завтраки, обеды и ужины варили на костре в котелках и ведерке, поэтому все наши блюда, в том числе, конечно, и чай, одинаково смачно отдавали хвоей, жестью и дымом.

Обязанности кока мы выполняли поочередно. Дни Лирика запомнились как самые голодные. К тому же он безбожно всегда и все пересаливал. Вкуснее нас всех стряпал Историк. Он же и рыбачил довольно удачно, а то бы на «Утке» даже не попробовали… нет, не хариусов, а самую пустяковую рыбу — плотву, чебака, ершей.