Пятьсот часов тишины

Прелюбопытнейшей фигурой был Вадим-лохматый: высокий, неторопливый, всегда невозмутимо спокойный, с густой копной давно не стриженных волос цвета соломы, нависавшей на его серые глаза мечтателя. Брился он, кажется, только однажды, под Кыном. Поэтому и загорелое лицо его тоже было лохматеньким. В зубах у него всегда дымилась папироса. Копну своей буйной соломы он прикрывал фетровым колпаком. С виду форменный Робинзон! Зимой он студент технического вуза, а летом бродяга, то бишь инструктор на какой-нибудь из турбаз. Так и живет. Что ни год, то и турбаза новая. Места он выбирал, что подичее. На Коуровской он работал тогда первое лето, а поездка с попутной нам группой была для него третьей поездкой по Чусовой. Туристам он был друг и брат, его любили и даже слушались, хотя он и не стремился повелевать, верный духу своей турбазы.

Все деятельно готовились в путь-дорогу. Конопатили и смолили лодки, прилаживали уключины, подгоняли весла, прибивали к днищам лодок дощатые решетки — «рыбины», которые должны были уберечь вещи от воды, ремонтировали палатки.

Одним словом, работа кипела. И все больше сине-голубых лодок, готовых в поход, выстраивалось у наспех сооруженного пирса, а если сказать попросту, у деревянного настила рядом с лавами.

Девушки из радиального маршрута, наблюдавшие все это, уязвленно ворчали:

— Что за народ эти водники! Таскают рюкзаки да лодки смолят, потанцевать не с кем!

А танцевать они готовы были даже днем — своего рода энтузиасты!

Колдовали и мы над «Уткой». Историк был за то, чтоб все сделать как можно добротнее, Физик считал, что «незачем наводить политуру на лак», главное — это обогнать группу Вадима-лохматого и выехать минимум на сутки раньше их. Лирик готов был к отплытию в любую минуту. «Применим комплексно-поточный метод, — призывал он, — неполадки ликвидируем по дороге!»

Управившись с делами, туристы разбредались во все стороны от Собачьих ребер. Многие шли в Слободу. Село как село. Выделяется разве лишь старая каменная церковь, встающая на высоком берегу у самой воды. Ну а кто заинтересуется церковью, тот поневоле обратит внимание и на новый поповский дом, воздвигнутый по-соседству.

Он построен так, как принято было строить в здешних местах и как нередко еще строят и теперь: дом и все надворные постройки составлены буквой П открытой стороной к улице. От улицы двор отделен воротами и калиткой. Двор так называемого вятского типа — крытый, с полом. Получается, если прибегнуть к техническому термину, «в самой себе замкнутая система». В таком доме не страшны ни снегопады, ни злые ветры, ни лютые звери. Вот уж действительно: мой дом — моя крепость!

Хозяин этого строения (рослый, плечистый человек, ходящий широким солдатским шагом), повстречавшись однажды с группой туристов на узкой дорожке, а точнее, на лавах и предупредительно давая молодежи пройти, произнес довольно внятно, хотя и не очень приветливо: «Ишь, блудные дети!» А про себя, надо полагать, добавил: «Носит вас тут нелегкая!» Оно и понятно: чем застойнее жизнь, тем вольготнее священнослужителю. На Среднем же Урале о тихом житии остается только мечтать. А тут еще эти туристы, что толкутся не только на своей денно и нощно кипящей базе, но и на селе от них, как на проходном дворе.

У многих «блудных детей» на груди значок «Турист СССР». Они в массе своей люди бывалые, видавшие всякие виды, неугомонные непоседы, для которых лучший отдых — движение, смена впечатлений, новые знакомства, радость узнавания, маленькие и большие открытия Кто вкусил привольной туристской жизни, тех палкой не загонишь ни в санатории, ни в дома отдыха; они будут томиться (простите за банальность) как птицы в клетке, ибо у туриста особая психология, равно как и этика. Это как бы про них сказал известный наш ботаник академик Гроссгейм: «Какое счастье жить на нашей земле, работать для нее, изучать ее, любоваться ею!»

За те два дня, что мы провели возле турбазы, готовясь к отплытию, мы успели со многими познакомиться и потолковать. Немало узнали мы о своих попутчиках и во время плавания, так как постоянно с ними сталкивались, а по вечерам нередко ходили к ним «на огонек». Наиболее плодотворной для знакомства оказалась ночевка у Собачьих камней (не ребер, а камней), о чем разговор будет особый.

Седой инженер, или дядя Юра, оказался человеком действия, как и подобает настоящему инженеру. Он с удовольствием работал и головой, и руками. И во всем был исключительно точен, я бы даже сказал математически точен. Он много знал, интересовался решительно всем на свете, любил слушать и был словоохотлив, откровенен, а главное, умел хорошо рассказывать.